В Шторме
Шрифт:
Ощущая взгляд Палпатина, Люк перевернулся на спину - пытаясь игнорировать острую боль в ребрах и жгучие, резкие прострелы по всему телу, напоминающие ему о вчерашнем противостоянии.
И напоминающие о том, что будет сегодня. Он медленно расслабил жесткие, болезненные мышцы, стараясь не вздрогнуть, хотя и знал, что это бесполезно - Палпатин все поймет, в любом случае.
Всегда ли теперь будет так? Всегда ли теперь он будет оказываться перед своей Немезидой, едва проснувшись, и находиться в ее присутствии каждую минуту, пока в сознании, без какой-либо передышки?
Люк
Ты ведь знаешь, что он будет делать дальше и знаешь, к чему все приведет.
От понимания этого, в его уже и без того хрупком состоянии, у него зашлось сердце и скрутило живот, и на доли секунды страх поражения придавил его, сокрушая смутно вырисовывающимися последствиями.
Нет. Ты не дашь ему так легко победить. Если он хочет получить контроль над тобой, ему придется забрать этот контроль у тебя. Ты ведь знаешь, как это работает, да, - как много зависит от разума. Не теряй контроль.
Люк понимал игру, которую вел Палпатин и понимал, что ему грозило… однако он понятия не имел, как противостоять этому, фактически он не знал, можно ли вообще что-нибудь сделать… Силой воли Люк заставил себя прервать эту мысль, не желая думать о сражении, как об уже проигранном.
Стоял ли его от… стоял ли Вейдер перед таким выбором раньше - перед подобным принуждением? Бен говорил, что когда-то тот был джедаем. Что наводило на следующий вопрос – унаследовал ли он слабость своего отца?
Или Палпатин лгал? Если да, то Люк не мог обнаружить этой лжи.
Впрочем, его ум до сих пор находился в оцепенении от наркотиков.
Что мешало концентрировать мысли. Он мог бы с помощью Силы разрушить их эффект, очистив свой организм, чтобы хоть на мгновение сделать голову ясной. Но ему не удавалось удержать это состояние – наркотик самовоспроизводился вновь, постоянно возрастая до уровня, на котором Люк оставался лишь на краю сознания. И, как только это происходило, его связь с Силой слабела, концентрация рушилась, а точный, тщательный контроль над разумом, так нужный для медитации и исцеления, разбивался вдребезги.
Люк вновь сфокусировал взгляд и сделал усилие, чтобы приподняться и сесть, прислонившись к стене в ожидании, когда комната прекратит вращаться… и понял, что он до сих пор смотрит на Императора, и что Император по-прежнему смотрит на него.
Он все время слушал размышления Люка, будто это его полное право.
– Так и есть, - властно произнес Палпатин, - я говорил тебе, теперь ты – мой.
Внутри Люка вспыхнуло мгновенное упрямство, игнорирующее все наркотики и истощение и дающее необходимую концентрацию, чтобы он, призвав Силу, смог поднять свой ментальный щит.
Глаза Императора сузились, хоть он и не удивился тому, что мальчишка сумел вернуть свою потерянную было решимость - он был слишком тверд и непокорен,
– Хорошенько подумай, прежде чем бросить мне вызов. Я остановлю тебя. У тебя нет сил бороться со мной.
Какой-то момент Люк колебался, но врожденное упрямство лягнуло его снова, давая силу для увеличения концентрации, и он вытолкнул из головы шипящее и злорадное присутствие Палпатина - успев на мгновение удивиться, как легко это получилось…
Молния невероятной сверкающей энергии ударила ему в грудь, откидывая назад, головой о стену. Раскаляясь добела, тело и разум пронзала непрерывная, разрывающая боль.
Когда это наконец закончилось, так же внезапно, как и началось, Люк упал, задыхаясь и не издавая больше ни звука, лежа лицом на залитом кровью полу и испытывая благодарность за ледяной холод твердой поверхности.
Смутно он вновь ощутил в разуме проникновение Палпатина. И слабо сплотил мысли обратно под щит.
Тут же его швырнуло обратно в стену, лишая остатков кислорода. На легкие давила безумная тяжесть, не давая ему возможности сделать вдох. Сознание начало меркнуть. Грудь буквально разрывалась в отчаянной борьбе с невидимым весом. Реальность все больше превращалась в размытый туман.
Что-то шептало ему потянуть к себе Силу, повернуть ее внутрь…
Сконцентрировавшись на мгновение, он сумел это сделать, и давление, удерживаемое ситхом, исчезло. Подавшись немного вперед, Люк втянул воздух в горящие легкие, не в силах сделать ничего большего, кроме вздоха.
– Я сомневаюсь, что ты рассчитываешь выиграть при данных обстоятельствах.
Небрежно, сидя на расстоянии трех метров и явно развлекаясь, Палпатин изучал его:
– Ты действительно полагаешь, что можешь оградить от меня свои мысли? Ты не можешь. И никогда не сможешь. Возможно, ты думаешь, я буду уважать твое бунтарское упрямство? Мне ничего не нужно от тебя кроме повиновения. Или, может, ты надеешься, что я сжалюсь и остановлюсь? Конечно же, нет. К этому времени ты должен знать, что я не испытываю сострадания. Так скажи мне, джедай, зачем ты борешься, когда знаешь, что можешь только проиграть?
Палпатин улыбнулся, забавляясь дуальности вопроса.
Насколько слабым могло быть это могущественное существо, скованное навязанными ему ограничениями и правилами. Он покажет ему силу и вырвет на свободу из всего, что держит его. Учителя мальчишки боялись, что он повторит своего отца, и попытались одеть на него короткий поводок правил и запретов, которым он не мог сопротивляться. И с помощью которых они хотели управлять им. И именно эти ограничения – ставшие настоящими слабостями мальчишки, использует теперь Палпатин, чтобы вырвать его из паранойной хватки джедаев.