В шутку и всерьез
Шрифт:
Двенадцатая партия была назначена на час Дня в воскресенье. (Решевский по религиозным соображениям не играет в шахматы в пятницу и субботу.) Фишер готовился к очередной встрече, как вдруг судья объявил ему:
– Завтра начнете играть в одиннадцать утра.
– Почему? – удивился Бобби.
– Госпожа Пятигорская иначе не успевает на концерт мужа.
Жена известного американского виолончелиста Георгия Пятигорского - большая любительница шахмат.
Это по ее инициативе был организован матч, и она внесла из собственных средстз значительную сумму на его проведение. Недаром она из семьи архимиллионера Ротшильда! Что ж, можно только приветствовать такую любовь к шахматам. Но и тогда остается
Фишер восстал против произвола.
– Я не могу начинать игру так рано, – сказал американский чемпион и привел причину, которая не может не тронуть своей наивностью: – Я встаю только в одиннадцать часов.
Судья повторил требование "сильной мира сего".
– А не может ли госпожа Пятигорская немного опоздать на концерт или уйти пораньше с партии? – спросил Бобби.
– Будет так, как требует госпожа Пятигорская! – скомандовал угодливый прислужник. – Явитесь завтра в одиннадцать!
Бобби не пришел к этому времени. Ему поставили ноль. Тогда он уехал из Лос-Анжелоса. Ему засчитали поражение в матче и выдали тридцать пять процентов призового фонда как проигравшему. Напрасно было обращение юноши в верховный суд США, разве там не признают высшую власть доллара?
Любопытно, что примерно год спустя те же Пятигорские организовали в Лос-Анжелосе турнир восьми сильнейших гроссмейстеров мира. Пригласили они и Фишера. Чемпион США дал согласие на участие, но при условии, что ему выплатят те две тысячи долларов, которые он потерял в результате произвола меценатов и судей. Стоит ли говорить, что золотой телец вновь принял позу оскорбленного и турнир проходил без Фишера.
С детских лет Роберт усвоил и другой важнейший закон американского просперити. Хвали сам себя, хвали без устали, без удержа, без стеснения! Забудь про скромность, уважение к самому себе. Делай самую крикливую, самую броскую рекламу собственным качествам и достижениям. Плюнь на то, что это мерзко, что это противоречит общепринятому понятию о порядочности. Не упускай ни одной возможности возвестить миру, что именно ты самый лучший, самый сильный, самый талантливый. Твои слова врежутся в память людей, и они в суматохе будней, в диком темпе жизни даже не заметят, что это ты их сказал.
Рейбен Файн напечатал в американском шахматном журнале множество статей, цель которых нетрудно понять. "Александр Алехин – шахматист слабый, – утверждал хвастливый гроссмейстер. – Его легко обыграют пять-шесть человек в мире и в первую очередь я – Рейбен Файн". А сколько раз Самуил Решевский заявлял, что именно он является настоящим чемпионом мира, что он разобьет Михаила Ботвинника в матче. "Только дайте мне его", – угрожал разошедшийся американец, требуя, чтобы ему позволили обойти все установленные правилами отборочные состязания.
Не мудрено, что юный чемпион и здесь тянется за старшими коллегами. Чтобы получить деньги из фонда, нужно доказать, что ты имеешь шансы победить. И Бобби старается вовсю. Отправляясь на Кюрасао, он пообещал занять первое место. В результате мошна долларового фонда на какую-то толику раскрылась шире! Побили его советские гроссмейстеры в турнире претендентов – под угрозу встало благополучие. Что будешь делать без помощи меценатов?! Пришлось пускаться на старый, проверенный в США трюк, к какому не раз прибегал уже Решевский. "Я не могу играть против нескольких русских сразу", – оправдывался Фишер, и ему поверили. А поверив, не прогнали от питающей мошны. Вот и хитрит, изворачивается юноша, забыв про объективность, гордость, порядочность, тем более что у окружающих весьма своеобразное понятие о порядочности. Лови момент, хватай доллары – вот основной принцип всего общества; чего ж удивляться,
Далеко за океаном, в Нью-Йорке, в большой четырехкомнатной квартире в районе Бруклина проводит долгие часы за шахматной доской молодой человек, которому недавно исполнилось двадцать два года. В квартире Фишера все отдано шахматам. Здесь около 200 шахматных книг, кипы журналов с клетчатыми черно-белыми диаграммками и три шахматных столика около трех кроватей. Эксцентричный молодой человек по очереди спит на каждом ложе – в зависимости от настроения.
Шахматы – главный и единственный смысл жизни Фишера. Он старается схватить все, что познало и создало человечество в этом мудром древнем искусстве. Изучив всех современных мастеров, Бобби взялся за "старичков". В его квартире в последнее время появились сборники партий Вильгельма Стейница, Михаила Чигорина, Пола Морфи. Юный чемпион варьирует свой стиль игры, пытается внести в него все полезное, почерпнутое из старины. И результаты этой работы сказываются: последний чемпионат США, в шестой раз подряд, Фишер выиграл с поразительным итогом: одиннадцать побед в одиннадцати партиях! Фишер отдает шахматам все силы, все время. Наука, искусство, литература для него будто и не существуют.
Характерно высказывание Бобби после осмотра крупнейшего в Европе музея живописи и скульптуры:
– Все-таки шахматы лучше!
Он одинок, этот молодой, талантливый человек, В Нью-Йорке у него нет друзей, доброжелательных критиков, советчиков. Дело дошло до того, что на турнир претендентов, проходивший в Югославии в 1959 году, Фишеру пришлось взять тренером датского гроссмейстера Бендта Ларсена.
Шахматы непопулярны в США, им мало уделяют внимания печать, радио.
– Я очень люблю слушать радио Москвы, – признается Фишер. – Особенно шахматные выпуски.
Молодой гроссмейстер не скрывает своей неприязни к меценатам, которые не очень-то жалуют шахматистов.
"Мы зависим от турнирных призов, которые большей частью ничтожны, – заявил Фишер в одном из интервью. – Миллионеры, правда, поддерживают шахматы, но недостаточно. Для турниров по гольфу они не жалеют и тридцати тысяч долларов, а на шахматы швыряют тысчонку или две – и еще хвастаются этим! Турнирам же присваиваются их имена, каждый должен им низко кланяться, играть, когда они захотят. И все это за пару тысяч долларов. Но и эти деньги они отсчитывают от своего подоходного налога, так что ничего не теряют".
Подобная строптивость не нравится миллионерам и их прислужникам. Не потому ли Фишер часто подвергается нападкам газет, не потому ли самый талантливый шахматист, какого порождали когда-либо Соединенные Штаты, живет в обстановке недоброжелательства?
У Фишера немало хороших качеств, которые пока еще не погибли в схватке за жизненный успех и славу.
Среди своих коллег, в атмосфере крупных международных турниров (как, например, в Стокгольме) Фишер становится "нормальным", вызывающим симпатию человеком. В эти периоды он способен на красивые принципиальные поступки. Когда на Кюрасао Пал Бенко нарочно просрочил время в партии против Геллера (чтобы дать возможность Ефиму разделить второе – третье места с Кересом и этим отомстить эстонскому гроссмейстеру за несколько поражений), Фишер отказался лететь в одном самолете со своим нечестным соотечественником. Но вот он попадает домой ,где от него требуют доказательств "гениальности" – а только это может обеспечить ему безбедное существование, и тогда он резко меняется. Самозабвенно поет дифирамбы своей персоне, не скупится на обещания и угрозы, пыжится очернить и унизить коллег – словом, набивает себе цену. Именно этой-то бесцеремонности ждут газетчики, которые немедленно подхватывают болтовню и разносят ее по всему свету.