В сказке можно оказаться
Шрифт:
– Вообще-то я слышала, - говорила Маришка, когда мы отошли от лужи достаточно далеко, - что наш город построили на болоте. Это было очень давно, меня тогда и на свете не было. И мамы не было... Был один старичок, он и сейчас живет в нашем дворе. От него мальчишки и знают. И про Болотного Хозяина от него.
Стал накрапывать дождь. Шел он нехотя, мелко, не набирая силу. С дождем сделалось холоднее.
Я посмотрел на легкое платье Маришки и стал стягивать с себя старую походную куртку. С ней я не расставался во
– Надень, - сказал я, - надевай, надевай, простудишься.
– Не простужусь, спасибо. Дождь сейчас перестанет, видишь, там небо голое.
По ее виду и голосу я понял, что куртку она не возьмет. Я посмотрел на небо. И правда, серая муть уходила за ребра крыш, и на улице посветлело. Дождь перестал.
– А ты откуда такой?
– Какой, Маришка?
Вопрос прозвучал неожиданно. Отвечать на него не хотелось.
– Ну, неумелый, нескладный... Ничего не знаешь. Чуть к Болотному Хозяину не попал...
– Таким, наверное, родился. А вообще это очень долго рассказывать. И... трудно.
– Если трудно, не рассказывай. Нам налево.
– А что там?
– Ничего, просто другая улица, А прямо никто не ходит.
Я уже перестал удивляться, но спросил, показывая вперед:
– Там что, что-нибудь вроде этого... Глаза? или Хозяина?
– Нет, - ответила Маришка спокойно, - там Трещина.
– Ага, - сказал я и больше спрашивать не стал.
"Трещина так трещина. Нельзя так нельзя". Спрашивать об очередных ужасах не хотелось. Сердце болело, и очень хотелось домой.
Я посмотрел на часы. До Нулевого Часа оставался час с небольшим.
"Так долго", - подумал я и вздохнул.
Об экспресс-возврате я и думать забыл. Просто не мог подумать, когда рядом со мной Маришка.
– А?
– спросила девочка, поворачивая ко мне лицо.
– Что ты сказал?
– Ничего. Я хотел спросить, вот ты говоришь, школа. А что, в вашем классе много ребят?
Маришка задумалась. Она наморщила лоб и стала считать, выбрасывая из кулачка пальцы.
– Четыре, три, два, один... В первом классе - четыре, у нас во втором - трое...
Удивившись, я оборвал ее непонятный счет.
– Так мало ребят? Маришка, сколько же всего у вас в школе классов?
– Один. То есть, классов, их пять, но помещение одно. У каждого класса - своя скамейка. Первый - самая длинная скамейка, на четверых ребят. Три девочки и мальчик. У нас - трое. Я к еще две девочки.
– Маришка, - я не дослушал, - а почему?
– Что почему?
– Почему так мало ребят?
– Почему-почему, я говорю, такой город. Трудно жить. А что, у вас по-другому?
– Где... у нас?
– кажется, я покраснел.
– Ну... у вас. Ведь ты же сказал, что приехал из другого места.
Смущенный, я пожал плечами и отвечать не стал.
Что я мог ответить этой маленькой
За разговором и мыслями про себя мы свернули на боковую улицу.
Она шла под уклон, была бугриста и косовата. Ноги все время норовили запутаться в лабиринтах, сложенных из выпирающих невпопад булыжников. Идти было непривычно трудно, а тротуар под стенами тянулся такой узкой до невозможности полосой, что волей-неволей приходилось мучиться, идя по камням.
Метрах в ста впереди виднелось что-то черное и большое. Я пригляделся: опять памятник. Уж очень сильно кого-то одолевала тоска по вечности. Кого? Мертвецов из луж? Или в городе есть и другие хозяева?
– Маришка, а эти памятники, там, на площади, теперь этот - впереди, давно их поставили?
– Их поставили, когда строили город. Очень давно. У нас их много, не только эти. На каждой площади, в скверах, просто на улице, во дворах.
– Даже во дворах? А ты знаешь, кто такой, например, Дантес? Или вон там, впереди?
– Конечно. Мы это проходили в школе, мама нам говорила. Они - герои, те, кто строил наш город. Мы должны ими гордиться и брать с них пример.
Я внимательно посмотрел на Маришку. Лицо ее было серьезным. Я ничего не сказал, перевел взгляд на ближайший дом и увидел на угловом ризалите табличку с названием улицы. Она оказалась незамазанной, чистой, лишь слегка поблекшей от времени.
"Улица Неизвестного солдата" - черные буквы красиво ложились на белую эмаль.
Мы дошли до сквера и остановились у низких кустов кизильника, охвативших памятник плотным колючим кольцом. Прохода в кустах не было.
Я стоял и смотрел, Маришка смотрела тоже, но скорее не из любопытства, а просто из-за меня.
Там, куда мы смотрели, за кизильником, за чугунными столбиками и цепью высился постамент - глыба темного камня, а на глыбу, на ее тесаный верх, была посажена башня танка. Люк башни открыт, из люка смотрит, кося глазами, простолицый танкист без шлема. Как живой.
Он-то, наверно, и есть тот неизвестный солдат, в честь которого названа улица. А на башне красной победной краской написано: "Прага-68".
Голова моя затекла. Маришка, которой наскучило это затянувшееся стояние, уже тянула меня от памятника. Мы оставили солдата в покое и пошли. Пройдя с десяток шагов, я не удержался и оглянулся. Мне показалось, что длинный пушечный ствол немного сдвинулся в сторону и смотрит как раз в самую мою спину, ближе к левой лопатке. И танкист уже не косит глазами, а смотрит прямо и пристально.