В следующей жизни
Шрифт:
– И что же в этом смешного? Позвольте спросить?
– Да неужели не помните? Мы строили защиту на том, что душегуб то наш, когда душегубом еще не был, а был отличником и пионером, бабушку по доброте душевной через дорогу перевел, а она возьми, да и садани его клюкой по голове ни с того, ни с сего. Чокнутая была старушенция. А у пионера нашего сотрясение головного мозга и психическая травма на всю жизнь. Вы тогда сумели доказать, что он девушек в юном возрасте душил, чтобы они через много лет такими вот зловредными старушками не стали. Он их спасал.
Иван Петрович довольно улыбнулся.
– Да, хорошее было дело. В высшей степени любопытное.
– Это еще почему? – возмутился Алеша.
– Мелковато жили. Серенько. Ни злодейств, ни геройств не совершали. Так все… Средней тяжести эгоизм, зависть да легкомыслие. А это даже не запоминается.
– Ну, знаете! – Алеша даже вскочил. – Нормальную я жизнь прожил! Не хуже и не лучше других.
– То-то и оно, что прожили вы жизнь самую обыкновенную, заурядную.
– Ой, ли? – вмешался Семен Аркадьевич. – Этот красавчик, когда еще в детском саду на горшке сидел, начал женские сердца то разбивать. Вот Олюшке с соседнего горшка он сильно нравился, а ему Ленушка нравилась. Он ее с таким упоением желтым пластмассовым кубиком по белобрысой головушке дубасил. А потом он Ленушку бросил, начал Людушку поколачивать игрушечной машинкой, отобранной у Серенюжки. А девки-то страдали. Сколько их таких страдалиц по земле-то сейчас ходит. Помнишь ли всех-то?
Алеша отрицательно покачал головой и улыбнулся: очень уж все эти Олюшки и Людушки смешно звучали в исполнении толстяка. Голос его был создан для того, чтобы приказы отдавать, а не повествовать о Ленушках. Странный подбор лексики у этого человека. И чувство юмора весьма своеобразное. Алеше он почему-то нравился, хоть и говорил про него не слишком-то приятные вещи. И напоминал скорее обвинителя, чем защитника.
– А мы вот все помним. – Вкрадчиво произнес Иван Петрович, – у нас все-все записано. – В тоже мгновение в гостиной появилось множество картонных коробок, таких, как если бы в них были женские сапоги с высокими голенищами. – Посчитайте, сколько здесь коробочек, Алексей Сергеевич.
Алеша послушно принялся считать, беззвучно шевеля шубами и тыкая в коробки пальцами.
– Двадцать восемь,– сказал он, когда закончил.
– А годочков вам сколько? – спросил Иван Петрович и хитро прищурился.
– Двадцать восемь. – Ответил Алеша.
– Таким образом, в каждой коробке год вашей жизни. – Иван Петрович открыл ближайшую коробку. – Вот, двадцать второй год вашей жизни. Ваш ангел-хранитель, в чьи обязанности входило не только оберегать вас, но и тщательно протоколировать все события вашей жизни, особым литературным даром не отличается, зато аккуратен и педантичен. Ночей не спал, каждый ваш шаг записывал, каждое слово и даже мысли. У него тут все по дням разобрано. Вот, вытаскиваю наугад. Пятнадцатое марта.
Иван Петрович принялся читать вслух. Его высокий голос звучал неприятно. Алеша украдкой морщился.
"19.00 объект прибыл в кафе "СССР" на свидание с женщиной по имени Алина. Это уже его третье свидание с этой женщиной. Объект не испытывает к ней серьезных чувств, но хочет секса с ней. Он находит ее привлекательной. Он надеется, что сегодня это произойдет. Объект злится, что этого не произошло уже на втором свидании. К тому же он рассчитывает, что эта женщина по имени Алина поможет ему с карьерой."
– Это неправда! – закричал Алеша. – Я в нее на самом деле был влюблен! Это же просто слова! Они не передают моих чувств. Может быть, все так и было, но все было не так! Все
– Это был ваш ангел, а не наш, – гаркнул Семен Аркадьевич и расхохотался. Его смех был похож на грохот товарного поезда. – Он хочет, чтобы АНГЕЛ расписывал его порочные сексуальные желания. Ха-ха-ха!
– В самом деле, смешно, – сказал Иван Петрович и сдержанно улыбнулся. – У вас есть чего-нибудь выпить. Жарковато тут у вас. – Он снял пиджак и галстук.
Алеша заглянул в холодильник. Там обнаружился лимонад в обыкновенной пластиковой бутылке – наверное, бабушка заготовила, поскольку сам Алеша этого не делал. Он разлил лимонад в бокалы и отнес гостям. В руках у толстяка он заметил блокнот и ручку.
– Нус, приступим к дознанию? – рявкнул Семен Аркадьевич и расхохотался.
Город на Волге. Улица.
На пятый день после похорон Алина вдруг перестала скорбеть. Это было для нее неожиданно, удивительно и стыдно. Как же так? Любимый человек умер, а она отчего-то думает о том, что молода, что ее-то жизнь не закончилась, что жизнь продолжается, и ей до безумия хочется заботы. Даже не любви. Потому что давно уже Алина женщиной себя не чувствовала. Ее это всегда поражало: как просто быть человеком и как сложно быть женщиной. Чтобы быть настоящей женщиной нужно слишком много, причем такого, что от самой женщины и не зависит. Ей нужно быть желанной. От кого это зависит? От мужчины. Захочет он или нет. Ей нужно быть любимой. От кого это зависит? От мужчины. Полюбит он или нет. Ей нужно ребенка. Опять нужен мужчина. И даже, чтобы чувствовать себя красивой, нужны мужчины. Получается, абсолютно зависимое существо. Точно сотворенное из ребра существа более сильного. Только вот жила она несколько лет, не будучи желанной, не будучи любимой, без детей. И жила. И не без удовольствия. Значит, не так уж и зависима. Но последние несколько дней ее терзали желания, которых она себе не позволяла довольно давно. Ей хотелось быть слабой, беззащитной, любимой, желанной и зависимой.
Погода вдруг наладилась. Наступала весна. Стояли те самые, ненадежные и мало предсказуемые дни начала марта. Светило солнце. С карнизов домов свисали огромные сосульки. Опасные зоны были огорожены красными лентами, а на стенах пестрели предупреждения: «осторожно, сосульки».
Алина шла по улице. Она знала, за что ненавидит город, в котором почему-то живет. Здесь негде гулять. У него нет истории. Нет домов с привидениями, нет лобного места, нет кремля или крепости, нет аркад торговых рядов, нет купеческих особнячков и старинного здания вокзала, нет архитектурных шедевров, нет архитектурных уродов. Нет даже мелких домишек частного сектора, пронизанных и конформизмом, и нонконформизмом одновременно. А современные усадьбы, по слухам где-то есть, и даже известно где, но за пределами ежедневных Алининых перемещений. Лишь типовые, бездушные дома: от панельных до элитных коробок. Летом бывают еще изощренные клумбы, и фонтаны на большой воде, взрезающие радугой брызг небо. Но сейчас были только коробки, скелеты деревьев, да серый обреченный снег. Ему суждено растаять, но не скоро, лишь месяца через полтора. И это еще в лучшем случае – если погода проявит особое милосердие.