В списках спасенных нет
Шрифт:
Милиционер заколебался, посмотрел на женщину, но та невозмутимо ответила:
— Все вы так говорите. Гражданин, зайдите в укрытие.
— Какая тупость! — не сдержался Полковский, но тотчас же устыдился, выскочил из машины и вместе с шофером укрылся в ближайший подъезд.
Бомбардировка длилась пятнадцать минут. Стреляли где-то далеко, у Пересыпи, в порту, а над городом не было ни одного самолета.
Полковский был спокоен за своих ближних, но с тревогой подумал о доке. Как только закончился обстрел, он сел
— Они к вам поехали.
Когда через полчаса Полковский зашел к Мезенцеву, тот удивился:
— Как, ты разве их не встретил? Я их отправил домой. С Жорой. Минут десять как они выехали, — и, вспомнив, добавил: — Тебя ждут на доке.
Полковский расстроился, но тотчас взял себя в руки, присел к столу и написал Вере, что все уже устроено — их посадят на «Аврору», просил быть спокойной; написал, что больше не может заехать домой попрощаться, что надеется встретиться в Новороссийске самое большее через десять дней, крепко обнимает всех, и почему-то написал, с какого причала он сядет на катер. Мезенцева он попросил сейчас же отправить записку жене.
По дороге на, завод Полковский заехал в госпиталь к Петру Акимовичу.
Врач провел его через коридор и открыл белую дверь с матовыми стеклами.
Под окном на железной койке лежал человек с забинтованной головой, закрытый одеялом до подбородка, и тихо храпел. Полковский сначала не узнал Петра Акимовича, но когда врач сказал: «Не будите», а Петр Акимович открыл глаза и улыбнулся, у Полковского сжалось сердце. Щеки Петра Акимовича впали, нос заострился, но глаза улыбались. Он выпростал руку из-под одеяла и протянул Полковскому.
Полковский говорил с ним минут десять и сказал, что Вера уезжает на «Авроре», а он сегодня уходит в рейс.
— Я завтра подымусь. Все равно ногу не вернут, — сказал Петр Акимович и тронул рукой пустое место под одеялом, где должна была лежать левая нога.
Полковский, ушел от него с тяжелым сердцем.
16
В сумерки все было готово к отходу. В последний раз автомобиль подвез Полковского к причалу порта, откуда вдали на рейде виднелся черный буксирный пароход с валившим из трубы дымом.
Блинов и Мезенцев первыми вылезли из машины. Потом все втроем подошли к отвесной стенке причала и заглянули вниз. На волнах подпрыгивал маленький катер, который должен был увезти Андрея на корабль.
— Так, — сказал Мезенцев и умолк.
Все молчали, и Полковский беспокойно смотрел в направлении ворот порта, будто ждал кого-то.
Мезенцев перехватил его взгляд и другим, теплым, сердечным тоном сказал:
— Мы устроим твою семью хорошо. Она уедет на госпитальном судне «Аврора», а там Володя. Кроме того, я капитану дал распоряжение. За семью не беспокойся.
Полковский благодарно посмотрел на него, крепко сжал руку, но ничего не сказал. Снова наступило молчание. Было слышно, как прибой плескался о гранитные плиты.
— Ждем вас в среду в Новороссийске, — сказал Блинов.
Блинов и Мезенцев постояли еще немного, потом сели в автомобиль и уехали.
Полковский остался один. Ему ужасно не хотелось прыгать на катер, хотя каждая минута была дорога. Он два раза подходил к краю стенки, рулевой брался за конец, намереваясь выбрать его.
— Нет, подождите, — говорил Полковский и отходил от катера.
Очертания кранов и складов уже совсем стушевались: где-то в глубине улиц мелькали красные огоньки грузовиков. Полковский медлил и с надеждой поглядывал вдаль.
Но вот вдали, из-за черных линий портального крана, показалось белое пятно. «Она», — подумал Полковский и побежал навстречу. Белое пятно вырастало, и вскоре уже можно было различить женщину в белом платье и двух детей.
Андрей встретил жену и детей так, как будто давно не видел их.
Они уже минут десять стояли около катера, и никому не хотелось уходить. Андрей давал последние наставления жене:
— Только не теряйся, — говорил он, положив ей руки на плечи.
Вера слушала мужа серьезно.
— Я буду ждать вас в Новороссийске. Приготовлю номер в гостинице и машину. Вас хорошо устроят на пароходе… Ну, родная, до свидания, в среду увидимся.
Он сжал ее лицо ладонями и поцеловал в губы. Вера обняла мужа, положила голову ему на грудь, закрыла глаза и тихо сказала:
— Андрюша, как не хочется расставаться…
От ее полушепота повеяло тоской. Полковский погладил волосы жены, осторожно приподнял ее голову и заглянул в глаза.
— Что ты, Верочка? Через неделю увидимся.
— Да, я знаю, — ответила Вера таким тоном, как будто говорила: «Да, прощай».
Андрей еще раз поцеловал жену, потом взял на руки Иринку, расцеловал ее в обе щеки, попробовал сказать смешное, веселое, как бывало, но смешного не получилось, смех где-то застревал в горле.
— Слушайся маму, — сказал он дочери, молчаливой, насупившейся, — а то потеряешься, — и опустил ее на землю.
Девочка зарыдала, вцепилась руками в ногу отца, Полковский разобрал среди всхлипываний:
— Папочка, миленький, не оставляй нас!.. Возьми с собой!
Витя крепился, молчал. Но вот и у него покраснели глаза. Он опустил веки, и слезы полились. Он уже не мог удержаться и тоже громко заплакал.
У Полковского дрогнуло сердце. Он растерянно посмотрел на Веру, она отвела глаза. Никогда не случалось, чтобы дети плакали перед уходом его в рейс, даже в самый далекий и опасный. Полковский не был суеверен, но он был моряк и немного верил в дурные предзнаменования.