В списках спасенных нет
Шрифт:
— Полковский будет искать встречи с врагом и нанесет жестокий удар, но может погибнуть.
— Там, где пахнет смертью, Полковский тут как тут, — поддержал его третий.
— Почему вы его рекомендуете? — спросил командующий.
Мезенцев пожевал губами и не сразу ответил:
— «Серова» мы еще до войны хотели сдать на слом. Пятнадцать лет не было капитального ремонта. Разве это судно? Это же галоша на десять тысяч тонн. Ни остойчивости, ни мореходности. А скорость? Шесть миль в час! Один смех….
— Не об этом речь, — перебил
— Я к тому говорю, — продолжал Мезенцев, — что только Полковский может вести такое судно. На сегодняшний день он у меня самый опытный судоводитель.
— Вы не согласны с мнением капитана первого ранга Алексеева?
Мезенцев промолчал.
— Полковский отпадает, — сказал командующий и ударил ладонью по столу, как бы подводя итог. — Следующая кандидатура?
Блинов, склонив голову, с чрезмерным интересом рассматривал пуговицу на кителе и не слушал обсуждения новой кандидатуры. В ушах у него отчетливо звенел страстный голос Полковского, он видел его искаженное ненавистью лицо. Блинов решился и гневно перебил Алексеева, расписывающего достоинства нового кандидата.
— Позвольте!
Командующий взглянул на Блинова. Тот сел и нетерпеливо ерзал, ожидая, когда умолкнет Алексеев. И вот, наконец, вице-адмирал кивнул; Блинов встал и, волнуясь, произнес первые слова:
— Полковский мстит. Полковский ненавидит. Он не ищет смерти. Это глупая клевета!
На Блинова с удивлением смотрели все присутствующие. Даже командующий обычно слушающий всех с опущенными веками, не сводил с него глаз. Блинов страстно продолжал, и все чувствовали внутреннюю убежденность и силу его слов.
— Мы осуждаем человека за подвиги, которыми гордились бы Нахимов и Корнилов! Из беспримерной храбрости мы делаем оскорбительный вывод. Он русский моряк! И всем своим существом оправдывает великолепную гордость этого имени. Полковскому, и только Полковскому поручить эту экспедицию!
— Хорошо, — перебил командующий, — я верю вам.
Когда через час после совещания командующий пожимал руку Полковскому и бесстрастно рассматривал его лицо, ему пришло на память все, что говорили о Полковском, как о рыцаре смерти. Но командующий не упрекнул Андрея. Он сказал:
— От успеха этой экспедиции зависит продолжительность обороны Одессы.
31
Полковский снова в море, снова на мостике.
Уже два часа, как «Серов» покинул порт и медленно идет вперед, содрогаясь от работы машин. Все меры предосторожности приняты. Но пока они даже излишни: густой туман не выдаст старый транспорт.
Полковский стоит у переговорной трубы и смотрит, как клочья тумана ползут по палубе.
Он с грустью думает о том, что в жизни много странного, непонятного, и вспоминает отход «Серова».
Сначала пришел какой-то мальчик со свертком и заплакал у трапа, прося, чтобы его пустили к капитану. А когда его не пустили, он бросился бежать по палубе; и боцман его ловил.
— Мне к капитану!
В каюте Полковского мальчик, которому было лет двенадцать, насупился, всхлипывая и размазывая слезы кулаками…
Полковский спросил мальчика, что ему нужно.
— Тетя прислала, — всхлипывая, сказал он и протянул сверток.
Полковский развернул его и увидел свою забытую в гостинице белую верхнюю рубаху. Она была выстирана и выглажена. Полковский отвернулся, посмотрел в иллюминатор — и перед ним возникло рябое лицо горничной. Он взволнованно прошелся по каюте и вспомнил билеты в душ, еду, белье на подушке.
Полковский посмотрел на мальчика, поднял его на руки, потом прижал к груди и поцеловал.
Блинов пришел за час до отхода и рассказывал о какой-то своей предстоящей боевой работе. Полковского он уже называл «Андрей» и говорил «ты».
— Андрей, когда ты вернешься из этой экспедиции, то меня уже не застанешь. Но Ольга тебя встретит. Она тебе хороший друг.
Андрей спокойно слушал, внимательно рассматривая лицо Блинова, и думал, что он хороший человек, не такой, каким казался в первый день знакомства.
Перед самым отходом Блинов стал беспокоиться и посматривать через иллюминатор на причал. Вдруг он радостно улыбнулся и обернулся к Полковскому:
— Идет.
Через несколько минут в каюту, запыхавшись, вошла Ольга в форме военного врача.
— Я уже боялась, что опоздаю, — сказала она, протянув Полковскому руку.
Снова Полковский с трудом отвел взгляд от больших лучистых глаз девушки, и вдруг сердце его защемило. Вера, как живая, всплыла в памяти, потом дети, няня, Володя, Барс, гостиная на Преображенской…
Ольга, точно догадываясь, о чем думает Полковский, потупила глаза и молчала.
А Полковскому было грустно.
Потом приходил прощаться Мезенцев, еще кто-то из штаба.
Полковскому казалось странным, что Ольга принимает в нем такое участие. Но ему еще раз хотелось увидеть ее. Потом Андрей поймал себя на мысли об этой девушке, и вспомнил, что прошло лишь полтора месяца со дня смерти жены. И он содрогнулся от стыда и горести. Нет, думал он, Веру он никогда не забудет; она всегда будет его женой, его единственной возлюбленной. А Иринка, Витя… Их никто не заменит. Но эти мысли уже не вызывали в нем смятения. На душе — печальный покой.
На мостике первая вахта. Как и на «Аджарии», здесь тихо: сутулая спина капитана, его замкнутость не располагают к разговорам, шуткам, до которых моряки большие охотники.
Полковский постоял у компаса, искоса наблюдая за незнакомыми старшим штурманом и рулевым, и вспомнил Афанасьева, последний миг прощания с ним, неизгладимо врезавшийся в память. Что из себя представляет этот штурман, эта новая команда? Ему хотелось познакомиться с ней.
— После вахты проверим в трюмах крепления грузов, — сказал он.