В степях донских
Шрифт:
Последние объятия, приглушенные всхлипы. Подана негромкая протяжная команда, и вот уже колонна тронулась, зацокали копытами кони, прося повода. Все растаяло в холодной безмолвной ночи.
На рассвете вышли к хутору Крюкову. Послали разведку, и та вскоре донесла: в имении помещика полковника Крюкова несет охрану небольшой отряд вооруженных казаков, человек 15–20.
Быстро свернули в сторону и вышли на Танинский большак. И только стали вытягиваться на дорогу — скачет, припав к гриве, боец из передового охранения.
— Верховой казак навстречу... скоро будет тута!
На рысях сворачиваем
— Кто? Куда? Откуда?
— С Тацинской... гостевал у кума, — лопочет с перепугу. А проворные руки хлопцев уже шарят по его карманам и одежде. Когда в папахе, за подкладкой, нашли запечатанный пакет с запиской, взмолился казак, упал на колени, стал просить «не решать жизни». Содержание письма озадачило нас. На сером клочке бумаги всего несколько слов: «Полковнику Крюкову. На станцию Тацинская прибыли два вагона яблок. Прошу срочно разгрузить и перевезти в свою квартиру. Для связи шлю казака. Последнему прошу верить. Сотник Алаторцев».
О каких яблоках идет речь? Кто этот Алаторцев?
Задержанный о яблоках ничего не мог сказать вразумительного.
— Не видел, не знаю. У вагонов стоят часовые и не пускают.
Мы начинали понимать, о каких «яблоках» идет речь и куда хотят их переправить. План созрел мгновенно: воспользоваться случаем, перехватить оружие.
Договорившись с товарищами, я облачился в форму казака, положил под подкладку папахи письмо и, выбрав хорошего коня, помчался в хутор.
По пути обдумывал, как вести себя, чтобы не вызвать подозрений, припоминал необходимые казачьи слова для обращения к полковнику. Надо быть готовым к любой неожиданности. Может все оказаться в порядке, но если станичники заметят неладное, считай — пропал: ухо казачье очень чуткое, натренированное.
Когда вскочил на бугор — вдали открылся хутор. Среди хат бурым пятном маячила жестяная крыша высокого помещичьего дома. С беспокойством подумал: «Не лучше ли повернуть назад, пока не поздно?» Но тут неожиданно из-за ближних садов вынырнули два верховых и замахали руками:
— Стой!
Рука невольно натянула повод, судорожно сжала его. Усилием воли поборол себя и пустил лошадь легким наметом навстречу всадникам.
— Што за человек, откуда? — спросил приземистый, невысокого роста казак, ладно сидевший на неспокойном, гарцующем коне, и протянул руку, на которой висела красивая узорная плеть. — Документ?
— С Тацинки, — бойко ответил я, удивляясь собственному спокойствию, — лично к полковнику Крюкову с пакетом.
Оглядев меня с ног до головы, верховые пристроились по бокам, и мы двинулись в хутор. По дороге поговорили о станичных новостях, собеседники попросили угостить табачком, и вот мы въехали в просторный помещичий двор.
Со всех сторон кинулись во двор казаки, вмиг окружили, засыпали вопросами. Что там, в Тацинской? Как с Советами: живут, ай уже поразогнали? Поднялись ли в окрестных станицах супротив большевиков или еще выжидают?
Но рассказать об этом не удалось, вышел из дома человек и крикнул:
—
Оправив одежду, оружие, я решительно шагнул на высокое резное крылечко. Навстречу, видимо не вытерпев, шагал сам хозяин — высокий, тучный, седоусый старик, в накинутой на полные плечи новенькой защитной бекеше. Я хотел по-солдатски вытянуться, но тот торопливо замахал руками:
— Знаю, знаю, браток, давай сюда.
Затянул в просторную, обставленную хорошей мебелью комнату, нетерпеливо затормошил:
— Выкладывай все, да поживее. Что передал сотник?
Записка подействовала на полковника возбуждающе. Зажав ее в руке, он несколько раз метнулся по комнате и вдруг, повалившись на колени в угол, где тускло отсвечивали серебром многочисленные иконы, истово закрестился:
— Спаси и помилуй мя, господи! Вразуми и наставь на путь истинный сыновей твоих! Подкрепи их дух, умножь силы на поле брани, даруй победу.
Не без труда подняв с полу свое тучное, ослабевшее тело, Крюков торопливо шагнул ко мне. Рыхлое, отечное лицо его подергивалось в нервном тике, из красных, припухших век струились слезы. Обняв и троекратно расцеловав меня, радостно воскликнул:
— Наконец-то началось великое свершение! Голубчик, милый голубчик! Ты вразумел, какую радость привез мне?
Не прошло и пяти минут после приезда, а во дворе все пришло в движение, по хутору засновали конные посыльные. Сам полковник — радостный, помолодевший — то стоял на крыльце и отдавал быстрые, решительные распоряжения, то сновал по двору, и всюду слышался его громкий, басовитый голос.
Не успел я опорожнить тарелки с гостеприимно поставленными передо мной яствами в роскошной столовой, а под окнами уже стояло пять подвод. Рядом с полковником гарцевали в нетерпении человек двадцать готовых к походу конников.
— Трогайте без промедления, — торопил Крюков. — Правьте напрямки, лугом. Этак намного ближе. У каменного ставка дадите роздых коням и айда дальше.
— Напрасно это, господин полковник, — указывая на казаков, предостерег я, — такая охрана ни к чему: бой нам не держать, все подготовлено втихую, а большой отряд слишком заметен. Их благородие, сотник Алаторцев, просил напомнить об этом.
— Ты так находишь, голубчик? — спросил полковник и, подмигнув, задумчиво произнес: — Пожалуй, это верно, возникнет излишнее подозрение. — И, басовито хохотнув, добавил: — Тем более, мы же едем за яблоками, а не за чем другим.
К великому удовольствию казаков, Крюков приказал спешиться и расседлать коней, что они и выполнили с присущей им сноровкой. На подводах оставили по одному ездовому и вызвали двоих вооруженных конников для охраны. Полковник строжайше предупредил: чтобы ни случилось, в бой не вступать, в целости привезти груз на место.
Сытые, застоявшиеся кони шли ходко, рысцой. Развалившись на пахучем сене, я притворился спящим, а сам, между тем, напряженно всматривался вдаль. Вот уже впереди замаячили знакомые кусты терна и дорога, повернув, пошла на горку. Приказываю остановиться, перекурить. Задремавшие на задних подводах казаки встали и, разминая затекшие ноги, стали прогуливаться по обочине. Оба разом потянулись к кисету, но я решительно отстранил их руки.