В стране долгой весны
Шрифт:
Мы спешим: надо как можно больше пройти на нарте за ночь. Днем снег растает, и собаки не в силах будут сдвинуть нарту с места. Перед спуском воидаем полозья: Омрынто смачивает их водой, которая тут же застывает.
Спуск длинен и полог, нарта под собственной тяжестью стремительно несется вниз. Омрынто умело тормозит остовом. Нужно быть начеку: тяжелая нарта, разогнавшись на спуске, может поддавить под себя собак.
И вот равнина, в лунной мгле угадывается море, и уже на востоке просветлело — коротки весной северные ночи…
Всходит солнце, огромное, ярко-розовое, оно вздымается вверх, и чем выше, тем влажнее и податливее снег под нартой.
Утро тихое,
6 мая
Просыпаемся в три дня, оттого что необычно сильно припекает солнце. Мы поленились откапывать занесенную снегом землянку. Бросили палатку, сменные кухлянки на высохшем бугорке и, вымочаленные дорогой, завалились спать.
Солнце яркое, сильное, свечение снега ранит глаза, Надеваем светозащитные очки: мир позеленел, притух.
Разводим костер, благо, рядом море и кое-где вытаяли сучки, доски, бревна. Омрынто ловко и с радостью орудует острым охотничьим топориком.
Кормим юколой собак, сами пьем чай. Омрынто обшаривает биноклем ледяные торосистые поля.
— Балдёсь какой! — восхищается он.
Омрынто передает мне бинокль. Поднимаюсь и оглядываю окрестности. Тундра еще вся в снегу. Редкие проталины не в счет. Гряда белых сопок подпирает голубое, безоблачное небо. В сущности, неисхоженные, первобытные, дикие места. В прошлом году глубокой осенью там пастухи в поисках отколовшегося косяка оленей набрели на двух замерзших геологов. Парень и девушка лежали в меховом мешке-кукуле, наполовину присыпанные снегом, совершенно истощенные. Какими путями судьба занесла их в эти дикие места? О чем думали в последние часы своей жизни? Они замерзли во сне. Кукуль был со стершимся мехом, старенький, грел плохо, а в ту ночь, видимо, ударил по-зимнему свирепый мороз. Усталые, голодные, они так крепко спали, что…
Вожу биноклем по торосистому льду. Какая безмерная, угнетающая белая даль! Что наша жизнь в этой белой безмерности!
— Какие-то точки во льду, — говорю я Омрынто.
— Нерпичьи лунки, — отвечает он. — Пойдем охотиться, тут нерп много.
Берем карабин, патроны и каждый по аркану. В весеннем льду много занесенных снегом трещин. Преодолев у берега торосы, распускаем арканы. Если кто провалится, то второй успеет схватить аркан.
Долго лежим на снегу и наблюдаем в бинокль за лунками. Раза два из лунок выглядывали глазастые, круглые как мяч, блестящие нерпичьи головы, но тут же исчезали. И все-таки нам повезло. Одна из нерп вылезла из лунки на лед погреться на солнышке, тут-то и настигла ее меткая нуля Омрынто.
Брели назад к берегу, но пояс проваливаясь в раскисшем снегу. Взмокли и неимоверно устали. Я в изнеможении повалился на расстеленную палатку. Омрынто, перекурив, принялся разделывать нерпу. Собаки, чувствуя кровь, подняли гвалт. Омрынто прикрикнул на них, и псы, как бы устыдившись, стали поскуливать.
Опять развели костерок, повесили над пламенем закопченный медный котелок, по возрасту, наверное, в несколько раз старше нас с Омрынто. Мясо у нерпы темно-вишневого цвета. Омрынто наворачивал сырую печень, причмокивая языком от блаженства.
— Балдеесь? — спрашиваю я.
— Ага, в поселке задолбали макароны — соскучился… Теперь отъемся. Всю жизнь вот так… В городе на бухгалтера учился — от манной каши рвало, в армии служил — от гречки чуть не на стену прыгал. У нас, у чукчей, нутро всегда живое мясо просит…
Нерпичье мясо пресноватое, слегка пахнет рыбой.
Накормлены
И опять повизгивают отдохнувшие собаки, опять на подъемах соскакиваем с нарты и помогаем упряжке. Сопки заволакиваются темью, мороз уже щиплет лицо. И вот настала ночь пустынная и, как всегда, бесконечно великая. И сколько этих ночей было и будет, и сколько людей пройдет и проедет по этой узкой нартовой стежке!
В первозданном мире — первозданная жизнь. Здесь простота и первородность и всякое заигрывание с этим миром может стоить жизни. В поселке мы одни, а здесь — другие. Тут мы обнажены, тут мы те, кто есть. Всяк познающий себя, пробудь наедине с суровым миром!
7 мая
После сна и сытного обеда сидим за столом в охотничьей избушке Руанто. Невысокого роста, сухощавый, улыбчивый хозяин избушки не умолкая тараторит:
— Почему не привезли газеты? Как я буду теперь знать международное положение на сегодняшний день? Приемник давно замолк, нет питания. Рация выведена из строя сыростью в избушке. Ремонта нет, механика нет, кино нет — никакой культмассовой работы нет…
Руанто известный говорун и шутник. Долгая жизнь в одиночестве на охотучастке заставляет его по приезде в поселок говорить, говорить и говорить. Он ораторствует на всех собраниях. Местный Цицерон — Руанто может говорить часами по любому вопросу и поводу. Зайдет на собрании речь о строительстве в колхозе — непременно Руанто выступит и критику наведет, хотя в руках топора за жизнь не держал; говорят о воспитании детей в интернате — и тут он попросит слово. Прежде Руанто работал завхозом, насилу уговорили перевестись на охотучасток.
— Собираюсь в поселок, — не умолкает Руанто. — Дичать в одиночестве начинаю. Нет тут никаких условий для нормального труда. Вот досушу шкурки — и махну в поселок.
— Много наловил за сезон? — спрашивает Омрынто.
— Много, очень показателен и плодотворен был этот сезон. Подготовку провел соответствующую. Действовал согласно инструкциям и распоряжениям, отлов вел согласно существующим нормам. Около двадцати песцов. Пять рыжих лисиц.
Мы переглядываемся с Омрынто: это самый низкий показатель среди тридцати охотников колхоза.
— Что с рацией?
— Смотри, — отвечает Руанто, приглашая в угол, где накрыта шкурой коробка. — Плесень всю съела.
— Не плесень, а ржавчина, — поясняет Омрынто, рассматривая аппаратуру. — Смотреть за техникой следует.
— Смотрел, но тут сырость, и питание кончилось.
— Пиши заявку на новую рацию, на новое питание для нее.
— Зачем?
— Если не ты, так кто-то другой напишет. Заявка всегда нужна и заявка все решает.
Омрынто крутит трубку, прикладывает к уху, дышит в нее, что-то бубнит, даже кричит. Его теперь не оторвешь от трубки. У Омрынто телефонная болезнь. Полгода назад в поселке проведен телефон. Установлен с десяток аппаратов: в правлении, школе, сельсовете, на почте, в детском садике, магазине, стареньком клубе, на складе да в домах начальников. Омрынто весь рабочий день висит на телефоне. Даже своей секретарше, что сидит в соседнем кабинете через фанерную перегородку, он отдает распоряжения по телефону. По телефону слышно хуже, чем просто так, но Омрынто запрещает женщине отрывать трубку от уха. «Технику на всю катушку надо использовать». Вторая страсть у Омрынто к бумагам. По поводу и без повода просит справки, докладные, заявки, заявления, объяснения.