В стране полумесяца
Шрифт:
На площадь за окнами один за другим появляются военные отряды. Раздаётся краткая команда, все части расходятся по местам и устанавливаются. Холм постепенно покрывается массой народа. Бесчисленные полки от народов всех стран и государств, подвластных султану, маршируют под музыку и барабанный бой и становятся в два, в четыре, в восемь рядов. Масса пехоты и кавалерии не помещается на площади и наполняет прилегающие улицы, занимая каждый фут земли, насколько глаз хватает. Солнце освещает всё это и зажигает огонь в золоте и серебре мундиров, в золочёных султанах, в офицерских орденах, в саблях, штыках, трубах и инструментах военных оркестров. Это прямо несравненная игра блеска и великолепия. Роскошные экипажи с представителями константинопольской аристократии пробираются между отрядами войска, сопровождаемые исполинского роста евнухами на лошадях. Далеко внизу появляются мириады красных конских хвостов, привязанных к кончикам пик, высоко приподнятых в воздухе — это приближается отряд конных улан на совершенно белых, на подбор, лошадях. Ещё минута и земля дрожит от топота инфантерии, это пришли албанцы и расплылись по площади. На них сандалии, зашнурованные
22
Доломан (венг. dolmany) — венгерский гусарский мундир, расшитый шнурами.
23
Мулла (от араб. маула — господин, владыка) — служитель религиозного культа у мусульман.
Тут и арабы, и албанцы, и персы, и курды, и черкесы, и татары, и бедуины, и армяне, и сирийцы. Тут пять тысяч конницы и шесть тысяч пехоты.
Теперь может прийти и султан…
Дверь наша отворяется, и входят немцы — те самые, из экипажа. Как, — и они! Вот какова сила настойчивости. Они громко переговариваются и находят всё это великолепие там за окном «famos». Ну, что бы было его превосходительству господину церемониймейстеру предоставить эту комнату в три окна исключительно нам двоим? Уж мы бы не забыли его за это и оказали бы ему взаимную услугу. И вот он упустил случай приобрести для Турции добрых друзей в Европе.
С приходом этих немцев элемент дисгармонии проникает даже на площадь перед мечетью: несколько чёрных лакированных европейских экипажей разрывает ряды и въезжает на холм. Это иностранные послы, которые должны оказать внимание властелину страны. Это внимание кулака, которое может вызвать лишь кривую улыбку, скрывающую скрежет зубовный. Экипажи исчезают за Звёздной палатой.
Дверь наша отворяется всё чаще и чаще, пропуская всё новых любопытных. Мы узнаём даже янки из нашей гостиницы, которых мог привести сюда один из трёх остальных проводников, чёрт этакий! Нам следовало бы подкупить проводника, чтобы он не допустил этого. Поистине мы попали в весьма смешанное общество. Ну, пусть бы ещё одни немцы. Они, может быть, и бароны. Один из них имеет очень внушительный вид. Но янки — что они такое? Чикагские биржевики с жёнами. В следующую пятницу я уже этого не потерплю.
И воздух становится тяжёл в нашей комнате. Дамы янки вылили на себя массу духов. Окна обращены как раз на юг, и солнце рвётся прямо к нам словно безумное. И прижали нас к самым стёклам. Однако же мы всё терпим ради этого зрелища.
Вот идут люди в красном и посыпают холм свежим песком, другие несут воду и вспрыскивают его. Время приближается к часу; часы на мечети Хамида показывают без пяти минут шесть.
Вот сейчас явится султан…
На верхней галерее минарета мечети внезапно появляется тюрбан, а за ним и старик. Это мулла, так называемый муэдзин [24] , призывающий верных к молитве. Он поднялся на минарет изнутри, стоит теперь, скрестив руки, и ждёт. Проходит несколько минут.
24
Муэдзин (араб. муаддин — объявляющий, призывающий) — служитель мечети, провозглашающий призыв мусульман к молитве (азан).
Вдруг раздаётся оглушительный сигнал всех музыкальных команд сразу. Всё вокруг нас дрожит от звуков труб и барабанов. В то же мгновенье открываются ворота дворца, и пять экипажей один за другим выезжают оттуда и спускаются с холма. В них сидят и маленькие и большие принцы и принцессы с пашами и высшими военными чинами на передних сиденьях. Два экипажа закрыты: в них сидят женщины. Скороходы, в золотой парче с головы до пят, сопровождают экипажи пешком. Проходит ещё две минуты, на часах мечети уже 6 1/2 , в войсках начинается оживление. Раздаётся продолжительный звук одной трубы, из ворот Звёздной палаты выходит офицер и спускается с холма. За ним вслед, на некотором расстоянии, другой, — оба с саблями наголо. Когда они уже совсем близко подходят к мечети, войска становятся во фронт; из ворот дворца выезжает экипаж султана.
Везут экипаж две рыжие арабские лошади. Он велит везти себя шагом. Это легко сказать, но нет возможности заставить идти шагом породистых, дивных животных, — они что-то вытанцовывают, фыркают раздутыми ноздрями, упруго подпрыгивают, роют землю копытами. Гривы их спускаются до самой груди, хвостом они метут дорогу на холме. Они словно люди, с которыми кучер разговаривает, сидя на козлах. Мы одну минуту засматриваем прямо им в морды, глаза их мечут искры. Упряжь на них более чем роскошная.
Экипаж тёмно-зелёный, почти чёрный, лакированный,
25
Ландо (франц. landau) — четырёхместный экипаж с открывающимся верхом и двумя рядами сидений, расположенными одно против другого.
Султан приближается к нам. Он в тёмно-синем мундире, поверх которого накинут простой походный серый плащ, окаймлённый чёрной тесьмой. Проезжая как раз против нашего окна, подымает он глаза и смотрит на нас. Он наверно знает, что по пятницам у этих окон всегда набирается толпа европейцев, из которых многие ненавидят его слепо и глупо, как дворовые псы. Взгляд его был прямой и быстрый. Когда он отвёл его, я заметил, что веко его вздрогнуло. Абдул-Хамид среднего для турка роста, и лицо у него самое обыкновенное, с несколько горбатым носом и бородой с проседью. Около уха волосы у него как-то странно потёрты.
Экипаж останавливается внизу у мечети, где выстроилась стража султана. Здесь властелин выходит и поднимается по ступенькам. Его встречает священник, кланяющийся ему земно; султан проходит мимо него и исчезает внутри мечети.
В то же мгновенье мулла на минарете в верхней галерее что-то провозглашает, обращаясь к народу: он призывает правоверных к общей молитве.
Тут войска опускают оружие. Некоторые из офицеров закуривают папиросы. Время от времени из мечети доносится пение…
«Он совсем не такой страшный!» [26] — говорят дамы янки. Что же, они этим, пожалуй, разочарованы. Я, со своей стороны, знаю только, что у этого человека было человеческое лицо и достойная манера держать себя, когда он проезжал прямо у нас под носом. Моё старое недоверие к сенсационным сообщениям прессы относительно турецкого султана, правда, не укрепляется от этого, но и вовсе не уменьшается. Где всё то ужасное, что приписывают этому человеку? Шпион, опасный деспот, убийца — где всё это? Я ещё раз видел его после, и взгляд его тёмных глаз произвёл на меня открытое, добродушное впечатление.
26
За свою политику угнетения народов Османской империи (армянские погромы, резню греков на Крите в 90-х гг. XIX в.) Абдул-Хамид II получил прозвище «кровавый султан».
Он казался утомлённым. Он отвечал на приветствия войск по-азиатски равнодушно. Но даже самые поклоны его являются чем-то, что он сам вменил себе в обязанность: его предшественник, Абдул-Азис [27] , никогда не кланялся. По правде и справедливости, эта маленькая чёрточка должна была бы в представлении людей уничтожить хоть частичку зверства в характере теперешнего султана и придать ему немножко человечности. Я недавно прочёл в одной телеграмме, что Абдул-Хамид так затравлен и нервен, что у кровати его по ночам всегда должен лежать нож. Жена его пошевелилась во сне, встала, и султан вскочил в ужасе и вонзил в неё нож. Надо думать, султан наизусть выучил замечательную норвежскую поговорку о колбасе в период убоя скота: не велика важность — проткнул одну, давай сюда другую! Ведь у него ещё 299 жён в запасе!..
27
Абдул-Азис (1830–1876) — турецкий султан, второй сын султана Махмуда II. Желая реформ, окружил себя либералами и приобрёл некоторую популярность, обещав государственную и дворцовую экономию; но не был достаточно твёрд, чтобы исполнить свои намерения. В виду частых нервных расстройств Абдул-Азиса в период с 1862 по 1871 год Османская империя фактически управлялось великим везирем Аали-пашой.
Из года в год кричат газеты о бесчеловечности султана. Лишь в редких случаях мелькнёт известие, резко противоречащее всеобщему мнению журналистов. Предыдущий американский посланник в Порте, Террель, обнародовал такое сообщение, вторым был генерал Уоллес [28] , автор «Бен Гура», третьим — Пьер Лоти [29] , старый константинополец, знавший султана лично, четвёртым — Сидней Уитмен, «автор, хорошо ознакомленный с турецкой жизнью». Это только капли в море печати, во всё же они, может быть, чего-нибудь стоят. К каким же заключениям приводят эти сообщения?
28
Уоллес Льюис (1827–1905) — американский государственный и военный деятель, писатель. В ходе Гражданской войны 1861–1865 Уоллес дослужился до генеральского звания. Занимал посты губернатора и министра. Наиболее известное литературное произведение Уоллеса — исторический роман «Бен Гур» (1880), в увлекательной форме рассказывающий о судьбе иудейского князя Иуды Бен Гура, одного из первых христиан.
29
Пьер Лоти (псевдоним; настоящее имя — Луи Мари Жюльен Вио) (1850–1923) — французский писатель. Около 40 лет провёл во флоте, участвовал во франко-прусской (1870–1871) и 1-й мировой (1914–1918) войнах, в колониальных экспедициях. Знакомство с восточными странами позволили Лоти создать новый литературный жанр — т. н. колониальный роман. В своём творчестве Лоти пытался доказать превосходство «белой расы», но признавал всё же богатую духовную жизнь и культуру народов Востока.