В стране «Тысячи и одной ночи»
Шрифт:
– Это еще за что? – буркнул я.
Они смутились.
– Ну, как же, теперь мы вами гордимся, – сказал Хамза.
Я настоятельно просил их не мыть машину: пусть станет обшарпанной, как и приличествует нашей округе. Однако сторожа не соглашались. Каждое утро, пока я еще спал, они заботливо чистили каждую колесную гайку, натирали кузов до блеска – машина напоминала сверкающую римскую колесницу. Объяснение такой привязанности прислуги к новой машине нашла Рашана:
– Машина повысила их статус в обществе.
Однажды
– Если бы ты перевернула ведро, не пришлось бы становиться на дорогой ноутбук, – сказал я ей.
– Но, баба, он же твердый, с ним ничего не будет, – возразила Ариана. И выбежала с книжкой в сад.
Я взял ноутбук; мне все еще было не по себе от увиденного. Тут мне вспомнились слова отца.
Однажды жарким летним днем мы сидели в одних футболках на лужайке, под раскидистым тисом. Мне было тогда лет двенадцать. Отец сказал, что утром к нему приходил гость, который проделал долгий путь.
– Он приехал из Америки, баба?
– Нет, еще дальше.
– Из Канады?
– Нет. Да и какая разница, Тахир-джан, откуда он. Важно, что ему нужна была моя помощь, а я не смог помочь.
– Почему?
– Потому что он не был готов.
Отец лег на траву.
– Иногда западная цивилизация представляется мне младенцем с энциклопедией в ручонках, – признался он. – В этих ручонках сосредоточена невероятная мощь, опыт тысяч поколений. Но мудрость недоступна младенцу до тех пор, пока он не научится читать.
– А тот посетитель, он когда-нибудь будет готов?
– Надеюсь.
– Ты с ним говорил, баба?
– Недолго. Впрочем, и это оказалось непросто.
– Как же ты поступил?
– Рассказал ему притчу. И велел обдумывать ее снова и снова, до тех пор, пока думать будет не над чем.
– Баба?
– Да, сынок?
– А расскажи мне ту притчу?
Отец поднялся с травы и сел, скрестив ноги. Глянув на небо, он начал:
– Давным-давно жил в Персии один царь. И так любил поесть, что устраивал пиры один за другим. С годами он становился все тучнее и тучнее. В конце концов, до того растолстел, что уже не мог подняться с подушек. Никто не смел об этом заговорить, пока однажды утром царь не пожаловался на ноги: они совсем посинели от плохого кровообращения.
Ко двору приглашали одного врачевателя за другим. Но царь по-прежнему не ограничивал себя в еде. А чем больше он ел, тем толще становился.
Однажды в его страну приехал один очень мудрый врачеватель. Его немедленно повели во дворец и рассказали, какое несчастье постигло
– Ваше величество, – сказал врач, – я берусь сделать так, чтобы вы похудели за сорок дней, а потом вылечу ваши ноги. Если же у меня ничего не выйдет, так и быть, казните меня.
– Скажи, какие снадобья тебе потребуются? – спросил царь.
Доктор выставил вперед ладонь, останавливая царя:
– Никакие, ваше величество. Ничего не нужно.
Царь решил, что врачеватель держит его за дурака. И спросил совета у главного визиря.
– Бросьте его в каменный мешок дней на сорок, – посоветовал визирь. – А потом отрубите ему голову.
Двое стражей схватили врачевателя и потащили в темницу. Но прежде царь спросил: не желает ли он что-нибудь сказать?
– Да, ваше величество.
– Так говори! – вскричал царь.
– Я должен признаться вам, ваше величество, что вижу ваше будущее. Вы упадете замертво ровно через сорок дней. И поверьте мне: помощи ждать неоткуда.
Врачевателя бросили в самую темную, самую сырую камеру. Дни шли за днями. Царю уже не лежалось на подушках, он беспокойно метался из угла в угол. Его волнение все нарастало, и под конец придворные перестали узнавать своего господина. Он потерял аппетит, перестал мыться, а постоянные тревоги лишили его сна.
На сороковой день утром царь распорядился привести врачевателя. Того привели и велели дать объяснения.
– Ваше величество, – спокойно заговорил врачеватель, – сорок дней назад вы запросто могли умереть от ожирения. Я видел ваше состояние, но понимал: увещеваниями тут не помочь. Поэтому я заставил вас поволноваться в течение сорока дней. И теперь, когда вы сильно похудели, я готов прописать вам снадобья, которые наладят кровообращение в ногах.
Может, измазанные двери и уберегли нас от темных сил, но вот от жалящих мух – нет. Ничего подобного я в жизни не видел. Полчища насекомых облепили двери так густо, что хоть ложкой соскребай. Зохра привлекла к уборке сторожей, заявив: джинны – это по мужской части.
Рашана умчалась из дома ни свет ни заря, поминутно выкрикивая угрозы. К полудню мухи искусали меня с ног до головы. И я не выдержал – приказал Осману разделаться с мухами и вымыть двери.
Он явно расстроился.
– В таких делах спешить нельзя, – предостерег он.
Не в силах выносить это дольше, я ушел в кофейню «Мабрук», где за столиком на террасе увидел доктора Мехди. Он сидел на солнце и читал газету, просматривая сводку экономических новостей. На докторе была темно-бордовая джеллаба из плотной шерсти. И это при том, что жара стояла неимоверная. Он пожал мне руку и с усмешкой откинул капюшон.
Абдул Латиф, официант с увечными руками, подал мне пепельницу и чашку черного кофе.
Доктор Мехди снял очки для чтения и аккуратно сложил газету пополам.