В субботу рабби остался голодным
Шрифт:
— Вот как? Ну что ж, очень надеюсь, что причина в этом.
Рабби посмотрел на Шварца с любопытством.
— Вы и вправду так уверены, что получите от мистера Горальского большой взнос?
— Я разговаривал со стариком… Конфиденциально, знаете ли, — самодовольно добавил Шварц. — Определенного обещания, конечно, не было, но могу сказать, что эта мысль ему не чужда.
— И на какой взнос вы рассчитываете?
Шварц взглянул на рабби с некоторым удивлением.
— Я же вам говорил об этом вчера вечером, рабби: мемориальная капелла.
— Вы об этом упомянули, да, но я думал, что
— Ну, сто — сто пятьдесят тысяч долларов.
Рабби беззвучно присвистнул.
— Они работают в электронной промышленности?
— Да, электроника и транзисторы. У них большой завод на 128-м шоссе. Так что денег там… Как раз сейчас, насколько мне известно, они собираются слиться с каким-то крупным предприятием с Запада, и их акции взлетели, как ракета, — за последние несколько недель подскочили вдвое. А начинали они с кур.
— С кур?
— Именно. Моя бабушка всегда покупала свежезарезанных цыплят в их лавке в Челси, и старик обычно сам встречал ее — в белом фартуке, забрызганном кровью, и соломенной шляпе. Они достаточно преуспели в этом бизнесе, начали потихоньку спекулировать на срочных сделках и сделали немножко денег. Так что у них были кое-какие сбережения, когда представился шанс вложить деньги в транзисторную компанию, и они его не упустили. Потом они выкупили долю своего партнера — того, кто начал это дело, — и после этого пошли расширяться. Им повезло, они выпустили акции на рынок как раз во время бума, а остальное — это уже вопрос финансов. Может, вы видели, как Бена Горальского разрекламировали в «Тайме»?
Рабби отрицательно покачал головой.
— Целых полторы колонки, да еще фотография. Я пытался заманить его в правление, но он сказал, что слишком занят. — В голосе Шварца чувствовалось сожаление.
— Вы думаете, что если он будет в правлении, то предпочтет капеллу химической лаборатории?
— По крайней мере, это заставило бы его интересоваться нашей организацией и ее проблемами.
— Но разве нам нужна капелла? Мне кажется, у нас теперь достаточно места…
Шварц посмотрел на рабби.
— Рабби, у развивающейся организации никогда не бывает достаточно места. Что достаточно сегодня, недостаточно завтра. Кроме того, наш храм располагает самой большой после средней школы аудиторией в городе. Нас уже не раз просили об аренде здания всякие посторонние организации. Вам понравится, если, скажем, какая-то светская организация вроде «Кивание» [22] будет обсуждать свои дела прямо напротив Святого Ковчега?
— Да в общем-то…
22
Кивание — общественная организация в США и Канаде, объединяющая в основном представителей среднего класса — бизнесменов и членов их семей — и имеющая клубы по всей стране, особенно в небольших городках.
— А представим, что у нас есть небольшая капелла, пристроенная к храму сзади, — этакая игрушечка, про которую сразу скажешь: это
— Вам не нравится наше здание?
Шварц снисходительно улыбнулся.
— Не забывайте, рабби, что я по профессии архитектор. Послушайте, вы с Мириам зайдете к нам вечером, после окончания поста? Этель ждет вас.
— Если Мириам будет в состоянии.
— Договорились. Я покажу вам нечто такое, что вас ошеломит.
Со своего места Мириам кивнула мужу. Рабби сошел с помоста и догнал жену, которая уже пробиралась к выходу.
— Что-то случилось, дорогая?
— Чувствую, что немного выдохлась. Я ведь обычно ложусь поспать после обеда. Элис Файн идет домой, и я решила пойти с ней.
— Выпей дома чаю. Или еще лучше — стакан теплого молока. Я думаю, тебе нужно поесть. Ты уверена, что все в порядке?
— Честное слово, Дэвид, я чувствую себя хорошо.
— Что-то не так? — спросил Шварц, когда рабби вернулся на свое место. Тот объяснил, что Мириам немного устала.
— Ну, это можно понять. Надеюсь, она не постилась?
— Постилась, но обещает что-нибудь съесть.
Солнце начало садиться, и многие из покинувших храм вернулись, чтобы в заключение вместе со всеми прихожанами исповедоваться в грехах — «Мы виновными были, изменяли…» — и еще раз попросить прощения: «Боже наш и Боже отцов наших! Прости наши провины в этот День искуплений… Благоволи, Господи, Боже наш, к твоему народу Исраэлю и к их молитве…».
Солнце село, и все начали читать «Авину малкену»: «Отец наш, Царь наш». Затем пылкими, ликующими голосами они произнесли: «Слушай, Исраэль! Господь — Бог наш, Господь один!», после чего трижды повторили: «Благословенно имя славы Царства его во веки веков!». Потом кантор и конгрегация семь раз воскликнули «Господь — превечный есть Бог всесильный!» — каждый раз все более громко и страстно, пока восклицание наконец не слилось с долгой нотой шофара, бараньего рога, — жуткой, пронзительной, ликующей — символом завершения долгого Дня искупления и десяти Дней покаяния.
Оставался только «Кадиш», а также благословение рабби, но прихожане уже складывали свои талесы, обменивались рукопожатиями с соседями и желали им счастья и здоровья в Новом году.
Рабби пожал руки Мортимеру Шварцу, кантору и вице-президенту.
— Так что, увидимся вечером, рабби? — спросил Шварц.
— Если Мириам будет чувствовать себя достаточно хорошо.
Глава IX
Джордан Маркус неохотно направился к телефону, но прежде чем снять трубку, сделал последнюю попытку.
— Говорю тебе, Лиз, — я считаю, что нам не следует в это вмешиваться. Во-первых, мы новички в конгрегации.
— Ну и что? Ты заплатил взносы или нет?
— Тебе, черт возьми, прекрасно известно, что заплатил, и не думай, что это было так уж безболезненно — сто баксов да плюс еще пятьдесят баксов на членские билеты!
— Интересно! А что бы ты делал на Верховные праздники? В кино бы пошел?
— Да нам даже не пришлось показывать свои билеты. Можно было просто зайти…
— И стать невидимками, да? Левензоны, Бейлисы — они, что, тебя не увидели бы? И не знали бы, что ты не член?