В сутках двадцать четыре часа
Шрифт:
Когда их вели в суд, они бежали из-под конвоя. Семку красноармейцы ранили, но легко, задержать не сумели. А вскоре прошел слух о том, что Семка теперь у атамана стал своим человеком, чуть ли не спят в обнимку. Конные милицейские и красноармейские наряды искали их по степи, в станицах и на хуторах, но пока напрасно — следы затерялись.
Атаман выжидал. А кулаки от него требовали дела. Припугнули: в противном случае ни денег, ни хлеба, ни овса для коней они ему не дадут. Колосков послал связных с приказом — сотне собраться на дальнем хуторе.
Как только раздались первые выстрелы, Колосков выскочил из хаты на крыльцо и сразу оценил обстановку. Кинулся снова в помещение, торопливо прицепил шашку, маузер, схватил кожаный мешочек с казной и шмыгнул во двор. О банде, попавшей под сабельные удары, мыслей у него не было. Что ему до дружков? Самому надо спасаться. Злоба и страх гнали атамана прочь от опасности. Затравленно озираясь, побежал вдоль плетня к крытому соломой строению, возле которого должен был находиться Семка с конями. Верный ординарец не подвел его и на этот раз.
— Быстрей, батько, тикать надо. Кидай мне мешочек.
— Сам управлюсь.
Колосков вскочил в седло. На коне он почувствовал себя увереннее. Рванули с места и понеслись к балке. Семка ни на шаг не отставал от Колоскова. Они скакали, не слыша свиста пуль, не думая ни о чем другом, кроме спасения. Лесная балка была уже рядом, а на пути ни одного красного. Может, и ушли бы, но на седле у Колоскова лопнула подпруга, и он вместе с седлом свалился на землю. Пришел в себя — кругом стояли милиционеры.
По ходатайству Апанасенко губисполком наградил серебряным портсигаром оперативного сотрудника милиции — «конокрада Семку» за геройскую работу. Того самого, который с риском для жизни «помог» бежать Колоскову-младшему из-под конвоя. Семку, сообщившего в ГПУ о сборе банды на хуторе. Не перережь он подпругу, еще не известно, взяли бы атамана или нет.
А фамилию его называть было нельзя.
Закончив разгром банд, Апанасенко снова вернулся в Красную Армию, с которой связал всю жизнь.
Будучи генералом армии, командуя войсками в годы Великой Отечественной войны, он погиб в бою под Белгородом 5 августа 1943 года.
За несколько дней до гибели Апанасенко на клочке бумаги написал простым карандашом:
«Я старый солдат русской армии. Четыре года войны империалистической, три года войны гражданской. И сейчас на мою долю выпало счастье воевать, защищать Родину. По натуре хочу быть всегда впереди. Если же мне суждено погибнуть, прошу хоть на костре сжечь, а пепел похоронить в Ставрополье…»
Завещание генерала армии выполнили, он был похоронен в городе Ставрополе на Комсомольской горке. Село Митрофановское, в котором родился и провел детские годы И. Р. Апанасенко, теперь называется Апанасенковским.
Краснознаменцы
Гражданская война закончилась. Развернулась работа по
За этими цифрами скрываются горячие схватки, имена многих сотрудников милиции, которые не жалели ни сил, ни жизни в борьбе за Советскую власть. Так, отряд конных милиционеров в четырнадцать человек под командованием начальника первого района Курганской уездной милиции Г. Р. Иванова разгромил кулацко-белогвардейскую банду Лондона и захватил в плен 43 бандита.
Смелость и находчивость, сообщали газеты, проявил начальник четвертого района Курганской уездной милиции П. И. Робин. Зная о крупной банде, состоящей из бывших белогвардейцев и обманутых белыми крестьян, Робин вместе с милиционерами В. Ф. Рыльским и А. П. Васильевым решили проникнуть в банду и там провести агитацию за добровольную сдачу Советской власти.
В первых числах августа на ильин день — престольный праздник — бандиты остановились у зажиточных крестьян села Кривинского. Туда и пришли милиционеры. На них, одетых в крестьянскую одежду, особого внимания никто не обратил. Робин, человек общительный, веселый, быстро перезнакомился со многими крестьянами и бандитами, старался выяснить настроение. Рыльский и Васильев тем временем разведали, сколько в банде пулеметов.
Робин подсел к компании крестьян, недавно мобилизованных бандитами. Вынул кожаный кисет с махоркой, пустил по кругу. Разговор шел о разном: о погоде, о хлебе, о сенокосе.
— Самая страда в деревне, а мы из леса не вылезаем. Дома нас жены, ребятишки ждут. Как бы им отвечать за наши дела не пришлось, — дымя цигаркой, сказал черноволосый красивый мужик в офицерских сапогах, сосед Робина. — Хватит, нагулялись.
Робин по тому, как внимательно слушали говорившего остальные, понял: подобные разговоры ведутся не впервые. Он пока в разговор не вмешивался, слушал да на ус наматывал.
— И рады бы вернуться, но кто нас примет, сразу чекисты поставят к стенке.
Кто постарше, затылки чесали, потом и вовсе приуныли.
— Слыхал от одного знакомого мужика, — отозвался демобилизованный крестьянин. — Тоже были в отряде вроде нашего, вышли из лесов домой. И ни большевики, ни чекисты ничего плохого им не сделали. Арестовали только тех, кто злодействовал.
— Не тронули потому, что за них общество поручилось.
— Не знаю, может и так, врать не буду. Да, коль виноват, я готов в тюрьме отсидеть, сколько дадут по закону, чтобы перед земляками позор смыть…