В свете луны
Шрифт:
– Шестнадцать лет. Просто не верится, что ты уже взрослый.
– И тебе кажется, что ты постарела, да?
Бо взял свой мешок, и они вместе вышли на переднее крыльцо. Аннабель оставила брата прощаться с Оливией и тетей Хетти, а сама направилась к Джулзу, поджидавшему возле экипажа.
– Да не переживайте вы так, – сказал старик. – Я доставлю вашего мальчика в институт в целости и сохранности.
– Я знаю. – Аннабель сунула замерзшие руки в карманы плаща. – А за тобой кто присмотрит, когда будешь возвращаться?
Джулз провел под носом рукой в красной митенке.
– Седые
– Пусть Пейтон напишет, чтобы я не беспокоилась.
– Может, я сам напишу. Теперь уже ничего не случится, если перехватят письмо старого негра.
«Единственное светлое завоевание этой жестокой войны», – подумала Аннабель. Она находилась в «Веселом Шервуде», поэтому не стала сдерживаться и обняла благородного чернокожего слугу, у которого нашлось в сердце место для любви к белой семье, где он был рабом уже почти семьдесят лет. Это было необъяснимо, как и многое другое в мире. Услышав шаги Бо по мерзлой земле, Аннабель обернулась.
И тут перед мысленным взором девушки возник другой молодой человек. Красивый, элегантный Карлайл в первый год своего обучения в колледже, одетый в зеленую униформу кадетского корпуса. Бо – полумужчина, полуребенок – был слишком высоким, слишком худым и длинноруким, чтобы его назвать красивым. Но его лицо – о святый Боже! – это любимое, веснушчатое, широко улыбающееся лицо…
Лучи яркого зимнего солнца блеснули в серебряной пряжке на ремне Бо, когда он шел по дорожке своим размашистым шагом. Когда-то эта пряжка принадлежала Карлайлу, но в остальном мундир Бо ничем не напоминал мундир его брата. Теперь кадеты носили униформу, сшитую из грубой шерстяной ткани.
Бо остановился перед сестрой. Солнце заиграло в его волосах тысячами золотистых искорок. Нет, она не заплачет. Не должна. Бо расправил плечи. Его длинные руки неуклюже свисали вдоль тела, и в одной из них была зажата серая кепка.
– Я не развалюсь, если ты обнимешь меня напоследок, – произнесла Аннабель, силясь улыбнуться.
– Ну разве что один раз…
Бо наклонился, и девушка обвила его шею руками.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
– Знаю, сестренка. Я тоже тебя люблю.
Ее губы коснулись шеи брата, там, где под тугим воротничком медленно пульсировала жилка, и она отошла назад, отпуская его в опасный мир взрослых мужчин.
Оливия Шервуд спускалась по тропинке, устланной коричневыми прошлогодними листьями. Она миновала заросли болиголова и остановилась, увидев Аннабель, зная, что найдет ее здесь, у ручья. Снова пошел снег, и его хлопья, словно кружево, легли на ярко-синюю мантилью с капюшоном, в которую была одета Аннабель.
Оливия подошла к кузине. Аннабель повернулась и, слабо улыбнувшись, перевела взгляд на горы, высившиеся впереди и напоминающие морские волны.
Что-то беспокоило Аннабель. Оливия заметила это, еще когда ее подруга приехала в «Веселый Шервуд» десять дней назад. Они всегда делились друг с другом, и теперь Оливию задевало, что Аннабель что-то от нее скрывает.
– Я
– Я думала, что приеду сюда гораздо раньше, на свадьбу.
Аннабель посмотрела на кузину. Взгляд ее карих глаз были необычайно спокойным и глубоким.
– Неужели ты не влюбилась ни в одного из своих кавалеров?
– Может быть. О Господи, Энни, не знаю.
Оливия натянуто рассмеялась, чтобы скрыть мучившую ее боль.
– Был один. Он вернулся в долину вскоре после того, как умер твой отец. Он улыбался так, что хотелось броситься в его объятия. Я знала его почти всю жизнь, но внезапно он стал каким-то другим… Словно я выросла и взглянула на него другими глазами.
– Что же случилось?
– Война.
– Но ты ничего не писала об этом.
– Тогда произошли более важные события. Умер твой отец, ты переехала в «Излучину». Не стало Карлайла.
Оливия взяла руку Аннабель. Ей было тяжело вспоминать, но хотелось выговориться. Аннабель все поймет. Ведь они так близки.
– Когда Джон – так его звали – был серьезно ранен в одном из первых сражений, я сказала себе, что подожду до конца войны. Я не хотела влюбляться в мужчину, которого может отнять у меня шальная пуля. А теперь, когда папа умер… – Оливия покачала головой, не в силах продолжать.
Аннабель сжала руку подруги, и Оливия посмотрела на их переплетенные, как в прежние времена, пальцы. Оливия была обижена на Кинкейдов за то, что они оторвали Аннабель от «Веселого Шервуда», которому она принадлежала, от ее настоящей семьи.
– А ты? По твоим письмам я поняла, что ты счастлива в «Излучине». Это правда?
– Я была счастлива, насколько может быть счастлив человек в преддверии войны, – мягко произнесла Аннабель.
Она высвободила руку, отошла в сторону и отвернулась, словно пытаясь скрыть выражение лица.
Оливия стряхнула с плеч подруги снег.
– Ты влюбилась в него, да?
Аннабель промолчала. Оливия вспомнила последнее лето с Аннабель в «Веселом Шервуде». Тогда они еще этого не знали, но оно оказалось последним летом беззаботного детства. Они вместе упаковывали дорожный сундук Аннабель для поездки в «Излучину», делились девичьими мечтами, укладывая в него новую желтую амазонку и бледно-сиреневое бальное платье. Ройса Кинкейда не было в поместье, когда туда прибыла юная Аннабель Холстон. Он не видел повзрослевшую девушку в новом наряде, но Оливия решила, что любовь в сердце Энни зародилась именно тогда.
– Как ты догадалась? – тихо спросила Аннабель.
– По выражению твоего лица, когда ты услышала, как я сказала миссис Билл, что только и жду, когда Последний Рыцарь приедет и сделает мне предложение. Но я ни разу в жизни не видела Ройса Кинкейда и сказала так лишь для того, чтобы эти старые склочницы отстали от меня.
Аннабель повернулась. В ее глазах отразилась мука.
– Ты не поверишь, если я расскажу тебе то, о чем раньше молчала. – Аннабель прижала к щекам ладони. – О, Ливви, я так устала жить во лжи. Я больше не в силах плакать…