В свободном падении (сборник)
Шрифт:
— Позор, — сказала дама и пошла прочь.
Когда речь заходила о кормлении животных, руководству, с учетом недостаточного финансирования, приходилось проявлять изобретательность. Запасы провизии, приобретаемые на открытом рынке, пополнялись благодаря договорам с местными продовольственными магазинами и мясниками. Каждый день к воротам приезжал грузовик, доверху набитый едой: подсохшими буханками хлеба, начавшими портиться кусками мяса, галлонами просроченного молока. Иногда привозили и мертвечину — например, оленя,
Грузовики разворачивались, и их содержимое выгружали на кухню.
Хотя это помещение и называли кухней, таковой оно, в общем-то, не являлось — просто комната с несколькими огромными столами из нержавеющей стали, на которые сваливали еду. Затем ее делили и сортировали.
Белл направлялся к замку, но остановился, услышав из своей рации голос Люси:
— Белл, ты должен это увидеть.
Быстро добравшись до кухни, он прошел через заднюю дверь.
— Там жук, — сказала Люси, прижимая руки к груди.
— Какой жук? — поинтересовался он. Девушка пожала плечами.
— Жук, — она указала на перевернутую чашу, стоявшую на столешнице.
Белл поднял чашу. Затем опустил ее.
Вновь поднял чашу и быстро заглянул под нее.
— Хм… — произнес он, опуская чашу.
Все, кто работал на кухне, уже собрались вокруг стола.
— Ну что?
— Я работаю над этим, — ответил он и посмотрел вдаль. — Думаю, это какая-то личинка.
— Не знала, что личинки бывают такими большими, — заметила Люси.
— Я тоже, — признался Белл.
Он вновь заглянул под чашу. Огромная, мясистая, кроваво-красная личинка, сантиметров пятнадцать в длину.
— Откуда она взялась? — спросил Белл.
— Со стола, — Люси пожала плечами.
Белл оглядел стол. Там лежали арбузы, яблоки, хлеб и рассеченная оленья нога. В центре громоздилась гора почерневших бананов, а рядом с ними — куда более скромная кучка фруктов, привезенных бог знает откуда.
— Ее могли привезти откуда угодно, — сказала Люси. — Я увидела, как эта штука ползет по краю стола, — она вздрогнула. — И двигалась она быстро.
Белл достал из шкафа стеклянный сосуд и снял с него крышку, после чего смахнул в него странную личинку, протащив чашу до края стола. Выйдя из кухни, Белл нарвал немного травы и бросил ее внутрь сосуда, а затем закрыл крышку и проделал в ней дырочки.
Этот сосуд он пронес по зоопарку до самого замка, где поставил его на полку в задней комнате. Замком называлось здание, где содержались насекомые и пресмыкающиеся. Блочная конструкция, странные башенки — Беллу оставалось только догадываться об изначальном назначении этой постройки. Впрочем, каков бы ни был замысел архитекторов, теперь здесь обитали разные малоприятные существа: муравьи, тараканы, мокрицы, змеи, ящерицы и лягушки.
По своей планировке здание напоминало две вложенные одна в другую коробки. В центре располагалось обширное открытое помещение, три стены которого занимали террариумы, а за стенами находился скрытый от публики узкий коридор, называвшийся задней комнатой.
Весь остаток дня Белл занимался рутинной работой, а вечером проверил личинку. Она извивалась и, похоже, чувствовала себя прекрасно, карабкаясь по стеклянным стенкам. Когда Белл изучал энтомологию в колледже, он не слышал ни о чем подобном. Ему даже в голову не приходило, что насекомые могут быть настолько крупными. Когда Белл поднял крышку, личинка потянулась к нему, встав вертикально. Ее странный ротовой аппарат двигался.
Белл отвечал за замок, за детский зоопарк и за осужденных. Такое положение дел сложилось со временем. Замок был ему вверен потому, что он являлся единственным работником зоопарка, изучавшим энтомологию в колледже. Детским зоопарком его хотели обидеть. А осужденные достались ему в наказание.
Они стояли у входа почти каждый день. Эти мужчины и женщины, приходящие слишком рано, за несколько часов до открытия. Белл кормил насекомых, выпивал чашку кофе, а затем шел открывать ворота.
— Пожаловали на общественные работы? — спрашивал он.
— Ага, — отвечали они.
Иногда их оказывалось двое или трое. Они протягивали Беллу свои документы, а он в конце дня передавал их начальнице зоопарка.
Самое важное для них — количество часов, которые они должны отработать. Сто часов, сто пятьдесят часов, двести часов.
Иногда они рассказывали о своих преступлениях, а иногда — нет. Белл никогда их не спрашивал. Не его это дело.
Иногда, в ванной, Белл разговаривал со своим отражением в зеркале.
— Ты в этом мире — не высший хищник, — говорил он. — Люди как вид — да, а ты — нет. Ты выигрываешь далеко не всегда. Разрешаешь не все проблемы.
Происходят поражения и капитуляции — маленькие, но существенные.
Прошлой зимой они отказались от отопления спальни. Они закрыли заднюю часть трейлера и стали спать на диване. Овладели искусством приседания в ванной. Ванна ведь металлическая, она опущена на несколько сантиметров ниже пола. Прямо под ней — ледяной воздух. Сколько ни обливайся — ноги и задница все равно начнут замерзать, если просидишь слишком долго. Поэтому нужно вставать, пропуская под себя горячую воду, затем снова садиться и ждать. И повторять все сначала.
— Такое ощущение, что ты даже не входишь в пищевую цепь, — сказал как-то Белл холодной ночью, сидя на кухне и поедая буррито.
Это его высказывание о пищевой цепи стало одной из двух фраз, произнесенных за весь день. Иногда он открывал дверь спальни и наблюдал за тем, как его дыхание превращается в облачка пара.
Он хотел, чтобы она спросила его о пищевой цепи. Он хотел объяснить, хотел, чтобы она поняла.
— Пищевая цепь… — начал он.
— Я поняла, — остановила она.