В тайге стреляют
Шрифт:
Цыпунов ни звуком, ни жестом не показал, что узнал парламентера. Припомнилось, что на руке выше локтя долго не сходили следы, оставшиеся после пальцев Тараса. Впрочем, и пришедший смотрел на Цыпунова так, словно видел его впервые.
«Такому человеку не попадайся! — подумал Павел. — Сразу задавит!»
Неизвестно отчего у него заныло сердце.
— Слушаем вас! — нарочито вежливо попросил командир, переглянувшись с помощником.
— Я пришел к вам с предложением. Разрешите передать его?
Нахмурившись,
— Мне поручено сделать следующее заявление. — Он умолк, провел языком по губам. — Якутский губревком предлагает вам распустить вооруженный повстанческий отряд. Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Вы обманом подняли якутов и напрасно продолжаете кровопролитие. По всей России установилась Советская власть. Рабоче-крестьянское правительство торжественно обещает лично вам и всем вашим сподвижникам неприкосновенность при условии, если вы добровольно сложите оружие и сдадите его в полной сохранности...
До поздней ночи командир с комиссаром сочиняли предложение белоповстанцам. Затем Тарас слово в слово вызубрил его.
Пока парламентер говорил, его не перебивали. Он умолк, без разрешения сел у камелька и достал свернутый в трубочку кисет. Павел посмотрел на Станова, Станов на Павла, и оба одновременно присвистнули:
— Так, так! Лучше ничего не придумаешь! Сдай оружие, а потом — на расправу. Сладко поёшь, что и говорить! — Павел перешел на «ты» и подмигнул помощнику.
— Я передал то, что мне поручили, и жду ответа, — спокойно ответил парламентер.
— А сколько вы людей безвинных порасстреляли? — свирепо, ровным голосом спросил Станов, надвигаясь на Тараса.
— Приходится расстреливать заклятых врагов революции, которые сражаются против трудового народа!
— Знаем мы эти полюбовные «мы сдаемся — вы победили, пощадите нас, горемычных!» — хрипло заметил Станов. — Вы думаете, если Москву вырезали, так и здесь это выгорит! Нет, здесь не Москва! Много не придется грабить и жечь!
— Ты большевик? — в упор спросил Павел.
— Я передал вам обращение губревкома и жду ответа, — не отвечая на вопрос, произнес парламентер. — Было бы хорошо, если бы вы разрешили поговорить с вашими солдатами.
— Держи карман шире, — усмехнулся Цыпунов, — сейчас митинг устроим... Только не мне, а тебе на веревке болтаться!
— Значит, собираетесь на грешной земле божий рай строить, так сказать, обновить род людской? — насмешливо полюбопытствовал поручик. — Да кто поверит твоей брехне!
— Я передал вам то, что мне поручили. Ответ будем ждать два часа. Вышлите к опушке своего человека.
— Ладно, можешь идти, — разомкнул челюсти Павел. — Да скажи там своим воякам, чтобы убирались отсюда подобру-поздорову!
— Здесь вам не Москва! — подхватил поручик. — Якуты себя
Красноармейца провели к укреплениям и спустили за вал. Он так же равномерно, как шел сюда, начал удаляться, оставляя глубокие вдавлины следов. Широкая спина его мерно покачивалась из стороны в сторону. Десятки глаз провожали парламентера.
— Оксе! Узнал! — несказанно удивился Хабырыыс и горячо зашептал Степану: — Тарас это! Вспомнил. Прямо настоящий Тарас!
— Какой Тарас? — рассеянно поинтересовался Степан.
— Павел твоего Назарку раз уздой бил, шибко бил, — торопливо пояснил Хабырыыс. — А этот русский не побоялся Павла, заступился за Назарку, что-то говорил хозяину. Павел беда какой злой стал тогда. Убить его хотел, со двора выгнал.
Пока они шептались, Кулебякин начал медленно поднимать винчестер. Мушка уже заколебалась над головой уходившего. Но тут чья-то ладонь легла на граненый ствол и пригнула его вниз.
— Даже самый плохой охотник не бьет медведя в спину. А этот человек приходил к нам без ружья.
На Кулебякина строго, неодобрительно глянули черные глаза в узких, продолговатых прорезях. Кулебякин ни слова не знал по-якутски, но приблизительно понял смысл сказанного и целиться больше не стал.
— Дикари, остолопы! — вне себя от ярости прошипел он. — Навоюешь с такими!
Тихо, чтобы никто не услышал, Степан сказал Хабырыысу:
— Смелый красный, шибко смелый! Охотник, наверное, добрый... Тарасом, говоришь, звать, за Назарку заступился? Почему тогда красным стал, если человек хороший?..
Хабырыыс пожал плечами. Он отложил ружье, легко перемахнул через обледенелые балбахи и, подавшись корпусом вперед, бросился догонять уходившего. Снег был выше колен, и Хабырыыс смешно вскидывал ноги. Полы его вытершейся оленьей дошки развевались. Заячья шапка съехала набок.
— Тарас!.. Тарас!.. Тохтоо! — закричал он. — Та-ра-ас!
Красноармеец остановился и оглянулся. В этот момент гулко хлопнул одиночный выстрел. Все вздрогнули. Хабырыыс вскинул руки и, полуобернувшись к юртам, медленно осел на снег. Потом, дернувшись, опрокинулся навзничь. Павел опустил наган. Пальцы, сжимавшие рукоятку, стали липкими от пота. Из прикушенной губы на подбородок ползла струйка крови.
С минуту на валу царила гробовая тишина. У Степана сжало горло, перехватило дыхание. Он вскочил и закричал срывающимся голосом:
— Зачем убил?! Хабырыыс правду хотел узнать!
Павел судорожно улыбнулся и навел наган на Степана, тот испуганно шарахнулся в сторону и закрыл лицо рукавицами.
— И тебя пристрелю как собаку! — глухо произнес командир.
Немного погодя он более спокойным тоном сказал:
— Дурак! Хабырыысу красные много денег обещали. Он изменник! Этот давно подговорил его. За тем и приходил!.. Сил у них мало. Обманом хотели взять.