В тайге стреляют
Шрифт:
Так и стоял Назарка в мохнатой заячьей шапке, в длиннополой шинели самым крайним на левом фланге. Называли его «замыкающим».
А события бурно развивались. Белоповстанцы заняли ближние населенные пункты, ликвидировали в наслегах ревкомы. Крупные вражеские отряды охватили город подковой, словно прижали вплотную к высокому обрыву реки, откуда ему никуда не убежать. Все дороги и тропы были перехвачены неприятелем. У опушки тайги почти постоянно маячили конные разъезды. Спешившись в лесу и таясь за деревьями, беляки подолгу высматривали, что происходит у красных, и часто открывали огонь.
Из центра не было никаких вестей. Что происходило в Якутске и по области,
За черту городских укреплений выходить стало опасно. Среди гражданского населения появились первые жертвы: беляки ранили нескольких женщин, шедших поутру к проруби. Там же было убито с десяток коров. Воду стали возить ночами в сопровождении вооруженной охраны. Скот к проруби гонять перестали.
Комиссар Чухломин приказал усилить ночные дозоры, выставлять секреты, чтобы повстанцы внезапным налетом не ворвались в город. В доме, где квартировали красноармейцы из взвода Фролова, стало посвободнее. Бойцы посменно находились в карауле. Подозрительные личности на окраинах задерживались. Все горожане обязаны были иметь при себе документы. Был введен комендантский час.
И все же в город проникало и распространялось с непостижимой быстротой множество самых различных слухов. Некоторые были пущены с определенной целью — посеять панику среди населения. Обыватели посостоятельнее шепотом, с оглядкой передавали из уст в уста, будто повстанцев вокруг скопилось великое множество, но они не наступают лишь потому, что хотят кончить дело миром, что им-де жалко зазря губить христианские души. А варнакам-красным нипочем человеческие жизни, и они ни в какую не желают сдаваться. В других улусах они-де целыми семьями, от младенцев до глубоких стариков, уничтожают якутов только за то, что те не поддерживают совдепы. Еще шептали, будто из-за моря везут пушки, пулеметы и невиданные чудовищные машины, которым не страшны никакие преграды и нипочем самые крупные снаряды. Тогда совдепам крышка! В порошок сотрут!
Некоторые с плохо скрытой неприязнью косились на красноармейцев. Они верили слухам о том, что если красные будут отчаянно обороняться, то пострадают все без исключения горожане.
С востока наплывала предночная синева, и выгнутые спины сугробов приобрели фиолетовый оттенок. Между ними затаились черные провалы. Высоко в поднебесье затеплилась лучистая звездочка. В вечерней тишине звуки раздавались отчетливо и резко. Дым из труб казался осязаемо плотным. Он висел над домами, похожий на фантастические деревья, перевернутые кверху корнями.
— Равняйсь!.. Смирно!.. Направо!.. Шаго-ом марш!
Красноармейцы строем вышли со двора. Отбивая шаг, повернули к западной окраине города, над которой дотлевала заря. Под ногами пронзительно повизгивало и скрипело. Отделение Теплякова вышло на охрану укреплений. Улицы словно вымерли — ни одного человека. Даже собаки куда-то попрятались — не лаяли. Лишь кое-где сквозь неплотно прикрытые ставни скупо мерцали желтые огоньки.
Под прикрытием заброшенной юрты красноармейцы остановились, тесно сгрудились вокруг отделенного. Тепляков начал что-то не спеша объяснять, показывая то на высокий вал из балбахов, залитых водой, то на лес, который в сгустившихся сумерках потерял свои четкие очертания. Командира слушали внимательно.
— А тебе, Назар, дневалить! — заметил дядя Гоша и пояснил: — Ребята дровишек натаскают — камелек пожарче растопи, чтоб было где отогреться, и кипяточек приготовь непременно. Я ушел дозоры расставлять!
Шаги постепенно затихли. Вновь воцарилась тишина. Назарка долго стоял
У очага Назарка особым способом, по-охотничьи, наготовил стружки, из вороха дров ощупью повыдергал сухие поленья и установил их на холодную золу... Бырджа Бытык — дух огня, веселый добрый старик, — давно покинул это жилье. Сейчас здесь было тихо и темно — хоть глаз выколи. Безмолвие казалось неестественным, загадочно-зловещим. Лишь изредка в углу, похоже, кто- то пищал и возился, не мигая смотрел большим темным глазом. Назарке стало страшновато. Именно в таких заброшенных людских обиталищах вьет себе гнездо всякая дрянь из недоброго племени абаассы.
Назарка поборол вяжущий тело страх, наклонился, намереваясь ощупью собрать с пола стружки, и почувствовал, как кто-то пошевелил шапку. Почудилось, что вместе с шапкой приподнялись и волосы. Назарка онемел. Сердце бурно застучало. Стало трудно дышать, точно воздух внезапно загустел. Инстинктивно он попятился, стараясь не стучать зубами, чей-то коготь больно скребнул по затылку и сдернул треух. Привиделось, будто из-за камелька сверкнули зеленые очи, оскалились зубы в злорадной ухмылке...
Впоследствии Назарка не помнил, как очутился во дворе. Его трясло, словно в ознобе. Перед затуманенным взором стремительно раскручивались оранжевые кольца.
— Абаассы! — прошептал он непослушными губами, с ужасом таращась на немую юрту — пристанище нечистой силы.
Как же так? Тепляков убеждал, что никаких духов нет, ни злых, ни добрых. Может, Назарке все померещилось в непроглядном мраке? Все еще не веря себе, он провел взмокшей ладонью по голове. Шапки действительно не было. Не сама же она сорвалась! Никогда не падала. К тому же и затылок саднило.
Назарка растерянно огляделся: что же делать? В юрту, кажется, никакая сила не заставит войти. Даже вообразить себе жутко, что ожидает его там. И наказ дяди Гоши не выполнить нельзя. Камелек должен гореть. Продрогшие на посту красноармейцы уверены, что придут в тепло. Назарка зябко передернул плечами, с тоской посмотрел по сторонам. Ни одного человека. Уши начало больно пощипывать. Назарка потер их, машинально поднял воротник шинели. Захотелось плакать. Разве кликнуть кого-нибудь на помощь? Но ведь дядя Гоша предупредил: не кричать, не шуметь — ничем не выдавать себя. Стоять становилось невмоготу.
«Пойду! — с храбростью обреченного решил Назарка. — Дядя Гоша сердиться будет, перед строем поставит».
Затравленно озираясь и ежеминутно вздрагивая, он насобирал пучок сена, приготовил спички, с отчаянной решимостью, сцепив зубы, пошагал к юрте. Сразу за порогом поджег сухую траву и, щитом выставив перед собой ярко вспыхнувший факел, не смея глянуть в сторону, направился прямо к очагу. Первое, что увидел Назарка, — свою потертую заячью шапку. Чуть покачиваясь, она висела на крюке, на который хозяйки подвешивают котлы и чайники. Красным цветом выделялась пятиконечная звезда. Вот тебе и абаассы! Назарка отшвырнул прогоревшую траву и захлебисто захохотал, взвизгивая и размахивая руками.
Через минуту в камельке ярилось и гудело рыжее пламя. Оставляя после себя изогнутые дымные стежки, от горящих поленьев отлетали светлячки-искры. Иней, унизавший стены и потолок, бесследно исчезал, уползая в углы. На полу обозначился полукруг подтаявшей земли. Темная, подернутая паром полоса все дальше отступала от очага.
Назарка снял шинель. Вспомнив только что пережитое, не смог удержаться и снова рассмеялся. Он и досадовал на себя и в то же время был рад, что все так просто объяснилось.