В те холодные дни
Шрифт:
— Пожалуйста, — сказал Павел Михайлович. — Получите любую поддержку. Если нужен приказ, завтра же подпишу.
Они мирно попрощались, и Сергей Тарасович с добрым чувством ушел из министерства.
Вспомнив о том разговоре с Павлом Михайловичем, Косачев и теперь все еще не мог понять, до конца ли был ясен министру косачевский замысел о двухшовной трубе. В первые минуты разговора министр был искренне взволнован самовольством Косачева и неудачной попыткой испытать трубы на трассе Газстроя. Но потом разговор принял иной оборот. Павел Михайлович, кажется, в общем-то выразил безусловное понимание всей
Косачев с какой-то внутренней настороженностью думал о предстоящей встрече с Павлом Михайловичем. Что будет на этот раз? Кажется, ничего экстраординарного на заводе не произошло, основной план выполняем, по емкостям — тоже. Может, недоволен, что втихаря продолжаем эксперименты, не получив приказа? Или считают, что тратим много денег? Если и теперь будет выговаривать и начнет намекать на пенсию, я прямо скажу все, что думаю, возьму и положу на стол заявление.
Сохраняя внешнее спокойствие, Сергей Тарасович поднимался по парадной лестнице, ступая по мягкому ковру. Он весь напружинился, приготовился к трудному, а может быть, и неприятному разговору.
В приемной Косачева не задержали ни на минуту. Секретарша приветливо улыбнулась и, повернув голову к прикрытой двери, сказала:
— Входите, пожалуйста, Павел Михайлович ждет.
Немного сутулясь и прищуривая глаза, министр протянул гостю обе руки и полушутливо, дружески сказал:
— Все-таки прилетел? Молодец! Я опасался, что не прорвешься в такую погоду, а дело не терпит.
Косачев поздоровался, скользнул острым взглядом по кабинету. «Никого, кроме министра, нет. Рано еще, или так нужно?»
— Чудной вы народ, москвичи, — полушутливо заговорил Косачев. — Всегда у вас срочные и сверхсрочные дела. Снуете, как челноки в ткацком станке.
— Такой век, космические скорости, Сергей Тарасович. Ты завтракал? — спросил гостя хозяин кабинета. — Хочешь чаю?
— Спасибо, я успел закусить.
— Значит, не будем терять времени, приступим к делу. Садись.
Министр обошел широкий стол коричневого дерева, остановился у кресла, подождал, пока Косачев уселся напротив, достал из кармана сигареты.
— Закурим?
— Бросил я эту забаву, — сказал Косачев, ожидая, когда же начнется главный разговор.
— А я, грешный, никак не могу бросить. Воли нет.
Павел Михайлович закурил, сел в кресло и положил руки на зеленое сукно стола.
— Догадываешься, зачем тебя позвал? — спросил министр, дружелюбно глядя на Косачева.
— Нет, Павел Михайлович, не знаю.
— Небось учуял? Хитришь?
— Не умею разгадывать тайны.
— Какие у нас тайны? — сказал министр. — Не успеешь кого-нибудь освободить или назначить, как в коридорах уже знают. Новость подобна электрическому заряду и распространяется с такой же быстротой, только не по проводу, а от сотрудника к сотруднику. Один что-то услыхал от кого-то, передал другому, тот третьему, и пошло…
Косачев слушал голос министра и думал про себя: «Что это он говорит?
— У нас есть такие ловкачи, особенно среди командированных, вмиг все пронюхают. Не успеет приехать, обойдет все кабинеты, одному вопросик задаст, другого о чем-то спросит и все мотает себе на ус, какая, мол, ситуация на сегодняшний день.
— К чему это вы, Павел Михайлович? — прищурился Косачев. — Я прямо с самолета к вам.
— Ну не знаешь, так не знаешь. Прямо скажи: балуешься еще двухшовной трубой? Не испугался прошлогоднего выговора?
Косачев решил отвечать осторожно:
— Продолжаю эксперименты, Павел Михайлович. Как договорились с вами.
Его лицо становилось серьезным, он сосредоточивался на какой-то важной мысли. Предварительные слова уже были сказаны собеседнику, кажется, пора было переходить к самому главному, ради чего министр вызвал Косачева в Москву.
Косачев молча смотрел на министра, ждал, когда он заговорит.
Министр сделал два-три шага вдоль стола, вернулся обратно, сел ближе к Косачеву и, наклонясь к нему, заговорил доверительным тоном.
— Должен сообщить тебе, Сергей Тарасович, важную и приятную новость, — чуть громче прежнего и торжественнее сказал министр. — Правительство сочло возможным освободить ваш завод и ряд других трубных заводов от производства емкостей, которыми теперь займутся другие предприятия.
— Есть решение? — спросил Косачев.
— Решения еще нет, но серьезно готовится. И как раз нашему министерству дано задание подготовить все расчеты и предложения по расширению трубопрокатного дела. Мы тут досконально изучили твою записку о двухшовной трубе, пока не беспокоили тебя, а теперь прошу засучить рукава, включать рычаги на всю железку. Хватит тянуть резину.
— Поясните конкретнее, Павел Михайлович, что вы имеете в виду?
— Твои знаменитые двухшовные трубы большого диаметра. Как видишь, настал твой час, — сказал министр.
— Что же получается, Павел Михайлович? Я столько лет добивался, стучал во все двери, вы же сами сдерживали, — Косачев не упустил случая упрекнуть министра. — А теперь меня же винишь в медлительности, — разве я тяну резину?
— Да не спеши ты наперед батьки в пекло, — прервал его министр. — К этому делу надо подступаться серьезно. Ты интересные соображения написал в своей докладной, но там много общих рассуждений и мало конкретных расчетов. Прошу тебя, возьми записку, посиди над ней со своим заводским штабом еще месяц или два и представь убедительный экономический расчет эффективности производства изобретенных вами крупнокалиберных труб с двумя швами. Максимально используй весь свой личный опыт и знания твоих инженеров. Ты же крупнейший специалист в этом деле.
— Спасибо, Павел Михайлович. Выходит, признали. А я всю дорогу терялся в догадках: зачем, думаю, министр вызывает. Оказывается, вон как повернулось. Это же здорово получается, черт возьми! Ну что же, я готов. Дайте нам средства, и мы в самый короткий срок при высоком качестве сделаем двухшовную трубу.
— Подожди ты со средствами! Сначала давай научно обоснованный и производственно реальный расчет. Ты понимаешь ответственность предложений? Все будет рассматриваться в ЦК и в правительстве.