В те холодные дни
Шрифт:
Косачев вздрогнул и внезапно открыл глаза, словно его разбудили толчком или криком.
— Что? А?
В палате было темно, тихо. Косачева даже в пот ударило. Что за чертовщина? Кажется, ведь не спал.
Он повернулся на бок, опять закрыл глаза, пытаясь уснуть, но никак не мог забыться. Видно, не отделаться от воспоминаний. Придется вновь пройти дорогу прожитой жизни, оглянуться назад.
В тридцатые годы он строил трубопрокатный завод, потом стал директором этого завода. В то время его семья подружилась с семьей Шкуратовых. Никифор и Мария были молодые, открытые, жизнелюбивые. Работали горячо, жили просто, рожали и растили детей. У Косачева с Аннушкой тоже
…Косачев незаметно уснул и проспал до утра. Проснулся по своему обычаю рано, часов в пять, чувствуя бодрость и подъем духа. Хотелось немедленно ехать на завод, звонить в горком, вызывать инженеров на планерку. Как молодой, вскочил на ноги, стал одеваться. Но запах лекарств и вид больничной палаты сразу же охладили его пыл. В досаде Косачев присел к столу, попытался читать и разобрать бумаги. Почему-то вспомнил песню юных лет и тихо запел, но не бодро, а грустно и задумчиво:
Мы кузнецы, и дух наш молод, Куем мы счастия ключи…И тут же замолк. Душа его была под гнетом ночных раздумий о жизни, видений прошлого, тревоги о будущем.
«Как быстро бежит время!» — подумал Косачев, отложив бумаги в сторону.
На один миг опять мелькнуло воспоминание детства, когда его с отцом настигла буря в степи, обрушился ливень. Кругом полыхали молнии, страшно сверкая огненными стрелами. Грохотал гром. Мальчишке казалось, что сейчас на него упадет небо, раздавит, сожжет дотла. В поисках укрытия он побежал к одинокому дереву на бугре. Отец отчаянно закричал, чтобы остановить сына, с трудом догнал его, столкнул в овраг:
— Лежи, сынок, тут не достанет.
Сам же опять побежал на бугор спасать жеребенка, привязанного к телеге. Жеребенок упирался ногами, пытался порвать веревку, перевернул телегу набок. И в ту минуту, когда подбежал старший Косачев, ударила страшная молния, сразила его насмерть…
Давно это было, а горячее дыхание грозы достало вон куда, через столько лет! И отозвалось болью в сердце Косачева.
Косачев положил ладонь на левую сторону груди, закрыл глаза, сжал губы. Теперь ему было страшно не за себя. «Подумаешь, великое дело! Свалюсь, как старый дуб, не я первый, не я последний, и не таких валило время, на всех один закон природы. Главное — нельзя допустить, чтобы от немощи одного человека пострадало большое общее дело. Тут пропущу, там не поправлю вовремя, ан, глядишь, и оплошал завод».
И теперь сильнее, чем когда-либо прежде, Косачеву захотелось осуществить мечту своей жизни — довести до конца затеянное строительство трубоэлектросварочного цеха, что фактически равнялось созданию уникального нового завода. Во что бы то ни стало надо использовать момент. Надо действовать, не терять ни дня, ни одного часа. К черту все эти болезни, воспоминания, меланхолию!
Каждый день с утра он с нетерпением ждал Водникова, а когда тот задерживался хоть на несколько минут, сам выходил в ординаторскую комнату, где стоял телефон, и звонил на завод, требовал немедленно главного инженера.
В иные дни Водников приезжал к Косачеву вместе со своим заместителем Вячеславом Ивановичем Поспеловым, который сочувствовал косачевской идее создания двухшовной трубы, хотя сам до последнего времени не принимал энергичного участия в этом деле. Сомневался ли он? Нет. Просто его голова была занята другими мыслями, работы на заводе хватало всякой — интересной и разнообразной. Теперь же сами обстоятельства властно направляли мысль и энергию
Оставшись на заводе главным лицом, Водников в эти дни больше нажимал на своего зама, все время держал его при себе, вытаскивал в цехи, в конструкторское бюро, в лаборатории, вместе с ним изучал сводки, выверял расчеты, чертежи, следил за ходом монтажа нового оборудования. Подбадривая Поспелова и вовлекая его во все дела, Водников по совету Косачева постепенно наводил Вячеслава Ивановича на одну из важнейших проблем — электросварку.
— Поймите, Вячеслав Иванович, нынче важнее всего на заводе — экспериментальный цех. Оставьте все дела и займитесь им, энергичнее помогайте Сергею Тарасовичу, мне, всему заводу. Займитесь всерьез и досконально электросваркой, подумайте о кадрах.
Поспелов согласно кивал головой, брался за дело, но все шло неровно, временами на него находила какая-то рассеянность, видимо, что-то тревожило его, выводило из равновесия. В его поступках и словах проскальзывала раздражительность и нервозность, которую он старался скрывать. Раньше такого не было, и Кирилл Николаевич, заметивший странности в поведении Поспелова, не мог понять, что случилось. Не раз осторожно пробовал заговорить с ним на эту тему, но Вячеслав Иванович тут же уходил в сторону, «закрывался».
— Лирика размягчает, — сказал он однажды Кириллу Николаевичу. — Человек и без того слаб и мягок, как воск. Чтобы выковать характер, нужны молот и наковальня.
— Вон куда хватил! — засмеялся Водников. — Лермонтова начитался или извлекаешь уроки из личной жизни?
На днях Кириллу Николаевичу кто-то сказал, что у Поспелова семейные неприятности, разлад с женой.
Жена Поспелова Нина Степановна, молодая, красивая, кажется, умная женщина. Когда появлялась в обществе, всех мужчин охватывало какое-то странное беспокойство, будто они ходили рядом с чем-то опасным и взрывчатым, как на минном поле. Чем-то тревожили нечаянные встречи с ее скользнувшим взглядом. И даже Кирилл Николаевич, безраздельно преданный своей супруге, будучи старше Поспелова и его жены, иногда тоже испытывал некое смятение перед застенчивой и, казалось, испуганно-настороженной красавицей, и ему было приятно, что в их городе есть такая удивительная женщина.
Слухи о неладах в семье Поспелова, дошедшие до Водникова, не на шутку расстроили его. Он вообще не любил человеческого несчастья, горя, страдания. Может, это неправда, преувеличение, сплетни? Но, может, и была какая-нибудь размолвка или ссора, мелкая обида?
Хотелось чем-нибудь помочь Поспелову, что-то посоветовать. Все же Кирилл Николаевич с женой прожили немало лет, есть кое-какой опыт, жизнь у всех людей в общем похожа, по одному кругу идет. Но дальше этой банальной мысли он не пошел, посчитал, что неловко вмешиваться в личные дела Поспелова. Да и не время теперь об этом думать, и может, действительно прав Поспелов, который сказал Водникову, что лирика размягчает душу.
Подготовив и выверив большую часть необходимых расчетов, Водников и Поспелов после очередной планерки на заводе готовились ехать в больницу к Косачеву. Складывая бумаги и чертежи, они продолжали обсуждать все дело в целом и его детали. Их разговор был похож на продолжение странной дискуссии, которая началась давно и тянется уже долгое время, когда люди делают одно дело, хорошо понимая друг друга, но почему-то спорят без конца по каждому поводу.
— Я хорошо понимаю Сергея Тарасовича, — говорил Водников, шагая между столом и широким окном своего кабинета. — Он хочет осуществить свою старую идею. И кроме того, Косачев видит перспективу большого, масштабного дела.