В театре и кино
Шрифт:
Дудаков и Ольга появляются со стороны озера. Ольга настроена несколько сентиментально, она себя чувствует юной, как ей кажется, хорошо сегодня выглядит и от этого ведет себя еще более "интеллигентно", чем обычно. Дудаков же, оттого что вокруг так чудесно красиво, что жена у него сегодня такая интересная, вдруг размяк, загрустил и растрогался. Супруги ведут мирную, идиллическую беседу, и только в конце диалога Дудаков с горечью произносит: "Ты вспомни, Ольга... когда-то мы с тобой... разве о такой жизни мечтали мы?". А Ольга все повышает тональность своей арии: "Но что же делать? Что делать? Ведь у нас - дети. Они требуют внимания". И так далее.
Юлия и Замыслов, появившиеся на сцене во время последних реплик супружеской четы, были свидетелями этой картины "семейного счастья", к которому они относятся с нескрываемой презрительной иронией. Юлия усаживается внизу стога, справа, а Замыслов взбирается на вершину холма в центре сцены и внимательно осматривает окружающее пространство. И только убедившись, что поблизости никого нет (ни он, ни Юлия так и не замечают спящего Суслова), подходит к Юлии, склоняется к ней и долго целует, а потом снова озирается по сторонам.
В дальнейшем разговоре с Юлией Замыслов выкладывает ей свое кредо: "...Верю только в мое право жить так, как я хочу!.. я сам судья и хозяин своей жизни...". И сказав это, хозяин жизни благоразумно решает не рисковать и тихонько ретироваться: "...Нам все-таки нужно держаться
поосторожнее... подальше друг от друга...". А Юлия, явно издеваясь над его трусостью, его видом и поведением мелкого жулика, с пафосом, как стихотворение, выкрикивает: "Вдали, вблизи - не все ль равно, о мой рыцарь? Кого бояться нам, столь безумно влюбленным?".
И поведение Замыслова в этой сцене, и его лексика - "милая Юлька", "моя радость", "роскошь моя" и т. д.
– изобличают в нем такого отъявленного пошляка, что это становится ясным и для Юлии Филипповны. Оставшись одна, она в раздумье затягивает свое: "Уже утомившийся день склонился в багряные воды", потом встает, тщательно оправляет платье, принимает обычное легкомысленное и милое выражение лица, поворачивается, чтобы уйти, и вдруг замечает Суслова. Он совсем рядом с ней. Испуганная, она останавливается в ужасе, закрыв рукой рот, чтобы не закричать. Но поняв, что муж все время спал, как спит и сейчас, спокойно садится около него и начинает щекотать ему цветком лицо, нос, глаза.
Проснувшись, Суслов не сразу понимает, кто рядом с ним, а когда узнает Юлию, им овладевает пьяная страсть. Он хочет обнять жену, но она решительно от него отстраняется и неожиданно спрашивает: "...Слушай, хочешь сделать мне удовольствие?". Суслов, не подозревая, что она имеет в виду, нежно мотает головой и шепчет: "...я на все готов для тебя... чего ты хочешь?". В ответ Юлия вынимает из сумочки маленький блестящий револьвер и спокойно, тихо, серьезно произносит: "Давай застрелимся, друг мой! Сначала ты...
потом я!" В следующем за репликой Суслова: "...Брось эту гадость... ну, брось, прошу тебя!" - монологе Юлии такая богатая гамма чувств, желаний, красок, что их нельзя подсказать актрисе.
Схематически монолог развивается так, что, начав говорить с Сусловым почти ласково, Юлия потом, к концу, уже не может сдержать всей ненависти, всего презрения, которые она испытывает к мужу. А как все это может быть воплощено на сцене, - вопрос таланта и мастерства исполнительницы. Несомненно одно: если бы Суслов взял у Юлии револьвер, чтобы действительно застрелиться, она его не стала бы останавливать, а потом, вероятно, пустила бы и себе пулю в лоб. Жизнь для нее совершенно отвратительна. Она глубоко несчастный человек. Созданная для любви, она любви
Суслов закрывается рукой и от направленного! на него револьвера, и от глаз Юлии. Страх отрезвил его. Он поворачивается, чтобы уйти, но жена останавливает его словами: "Иди... я выстрелю тебе в спину". И Суслов замер на полушаге, спрятав голову в плечи и боясь пошевельнуться. Он должен быть уверен в неизбежности выстрела, который не раздался, очевидно, только потому, что Юлия увидела приближающуюся к ним Марью Львовну.
Юлия опускает револьвер, потом прячет его в сумку. Суслов, подавленный, стоит, опустив голову, совсем трезвый, страдающий, несчастный и жалкий. ...За что ты ненавидишь меня?", - спрашивает он жену.
Хорошо, чтобы именно в этот момент из-за кулис послышались аккорды гитары и чистый четкий голос Сони, поющей старый романс Денца:
Шепнув прости,
Удалились вы,
Сжимая руку мне...
Мой грустный взор
Все провожал
Ваш образ вдалеке...
По закону контраста, как это вообще нужно делать в театре, этот лирический, грустный романс замечательно подчеркнет всю глубину разрыва между Юлией Филипповной и Сусловым. Пение должно доноситься издалека, но так, чтобы слышно было каждое слово романса.
"Тебя нельзя ненавидеть...", - с отвращением произносит Юлия и совершенно другим тоном, любезно и мило обращается к Марье Львовне. Суслов уходит.
В диалоге двух женщин - Юлии Филипповны и Марьи Львовны - тема акта звучит с новой остротой и силой. Очевидно, философия Ницше совсем им не нравится и они не подчинятся силе плети, которой их пытаются поработить мужчины. А если нужно будет, то в ответ на ницшеанскую плеть возьмут в руки русское полено. Посмотрим, чья возьмет. Во время этого диалога, где выясняется, что каждую из них в свое время били "дубиной по голове" и поступали с ними, в сущности, хуже, чем поступают со своими женщинами дикари, еще более контрастно прозвучат слова романса:
Увы, когда бы вы знали все,
Могли б мы быть
Так счастливы всю жизнь...
Подошедший к женщинам Двоеточие просит, чтобы ему дали платок - "голову повязать". Юлия уходит за платком, оставляя Марью Львовну и Двоеточие одних. Все, что рассказывает Семен Семенович о Власе, о том, как он там сверкает сейчас остроумием, тоже работает на тему "Мужчины и женщины". Для Марьи Львовны это еще одно огорчение и еще один довод в пользу ее решения - не соединять свою судьбу с Власом.
"...Скажите...
– она хотела еще что-то спросить про Власа, но удержалась и спросила первое попавшееся: - ...вы долго здесь проживете?". Страшно заинтересованный возможностью наконец поговорить о своих делах, Семен Семенович ведет диалог с Марьей Львовной в шутливом тоне, как бы не придавая ему особого значения, но потом мы узнаем, что ее предложение истратить деньги на какое-нибудь общественно полезное дело он принимает вполне серьезно и последует этому совету. Марья Львовна начинает сцену рассеянно, думая о своем, но ей нравятся наивность и простота Двоеточия, и в конце концов она заинтересовывается бедным богачом.