В тени дождя
Шрифт:
– Извините, сэр. Я действительно не знаю. Мое дело простое: сказали съездить за доктором Брисом, я и приехал.
– Ладно, поехали. Я только быстро оденусь. Можете пока пройти в квартиру.
Я уступил ему дорогу, и он зашел в комнату.
– Познакомьтесь, – сказал я, указывая на Антонио, – мой хороший друг Антонио Домингес. А кстати, вашего имени я так и не знаю.
– Леонард, – стягивая с головы кепку, стеснительно произнес веснушчатый парень.
– Приятно познакомиться. – Я крепко пожал ему руку. – Я быстро, Леонард.
После этих слов я направился в комнату, чтобы разыскать подходящую одежду. Пока натягивал брюки и рубашку, до меня доносились
Труднее всего оказалось найти пиджак. Я не имел ни малейшего понятия, куда засунул его вчера вечером. Не обнаружив его ни на кресле, ни в шкафу, я предпринял отчаянную попытку и встал на колени, чтобы заглянуть под кровать. Там он и оказался. На правом плече оказался внушительный комок пыли, указывавший на необходимость срочно убраться в квартире, ведь могло сложиться впечатление, что прошлый раз здесь убирались, когда еще были живы динозавры. Я не то чтобы сделал выводы, но снял его с пиджака и закинул обратно под кровать.
– А вот и доктор! – с облегчением воскликнул Антонио. – Я оказался не самым лучшим собеседником для молодого человека.
Леонард ничего не ответил, а лишь потупил взгляд.
– Поехали. Не будем терять ни минуты. Хочу поскорее разобраться с этим делом, – схватив по пути пальто, сказал я Леонарду.
– Да, сэр, – согласился парнишка, не поднимая глаз.
– Доктор, а вам точно не повредит…
– Спокойно, Антонио. – Я был практически уверен, что он собирался спросить про выпитый алкоголь, и потому поспешил прервать фразу. – Не стоит переживать. Лучше ожидайте меня с интересными новостями.
Вскрытие неизвестности
Мне предстояло провести первое вскрытие на должности врача в новом для меня городе. Когда я приехал сюда, меня сразу поставили перед фактом, что это будет входить в должностные обязанности. Не знаю почему, но тогда я не решился спросить, по какой причине именно я должен заниматься подобными вещами, а не патологоанатом. С тех пор вопрос так и остался без ответа. Правда, я заметил, что патологоанатома попросту нет в штате больницы и каждый из врачей по очереди берет на себя обязанности по вскрытию умерших.
В действительности вскрытие являлось для меня одной из самых ужасных процедур. Звучит странно, не спорю. Врач, которого трясет при одной мысли о трупах, представляет собой довольно жалкое зрелище и вряд ли вызовет доверие.
На мой взгляд, копошиться внутри мертвого человека – все равно что пытаться увидеть его грязные тайны, которые он так усердно скрывал на протяжении жизни от окружающих. Ухватить одну из них между селезенкой и желудком и рвануть вверх. Она будет извиваться, пытаться вернуться обратно, а ты крепко держишь ее, сжимая руками в резиновых перчатках, и смотришь, как она медленно угасает на свету раскаленных ламп. Безумная мысль.
И вот я стоял и смотрел на того, кто всего лишь день назад жил, дышал, мыслил, а теперь его просто нет. Здесь осталась только внешняя оболочка, которую через несколько мгновений должен разрезать острый хирургический скальпель для того, чтобы попытаться узнать то, что было известно мертвецу, но о чем он никогда не сможет поведать сам.
Двое полицейских ожидали результаты вскрытия наверху, попивая больничный чай и заигрывая с медсестрой. Самое интересное, что она была нисколько не против подобного
Вокруг были только холод и тишина. Над головой, изредка подрагивая, жужжали больничные лампы. Покойный лежал передо мной укрытый до пояса белой простыней, успевшей сменить множество хозяев. Его лицо, как и лица всех мертвецов, чьим вскрытием мне приходилось заниматься, казалось добрым и счастливым. Могло даже показаться, будто он спит, а я пришел, чтобы нарушить его покой, – но он уже никогда не проснется.
Когда-то у него было имя. И если верить документам, его звали Чарльз Берингем. Чарльз… Хорошее имя. Будь он чуточку удачливее, сейчас наверняка прозябал бы на работе, занимаясь привычными делами.
Я стоял в старом рваном халате, а рядом лежали различные инструменты, бывавшие в употреблении уже не раз. Позади на металлической тележке для трупов лежало тело молодой девушки, которой, как мне кажется, было не более двадцати лет, а в противоположном углу на точно такой же тележке лежал сморщившийся старик с густыми седыми волосами.
Чтобы оставаться в морге спокойным и хладнокровным, необходимо обладать сильным характером. Частенько люди считают врачей циниками, только дело здесь совсем не в этом – нам приходится адаптироваться к той жизни, что мы выбрали для себя, дабы не сойти с ума. К сожалению, я еще не до конца овладел этим искусством. Сколько бы я ни пытался соблюдать присущее врачам спокойствие, внутри меня пробирала дрожь.
Из четырех сердец в морге стучало только одно – мое. Многие врачи, когда я еще учился, говорили: «Если тебе придется делать вскрытие, то отнесись к человеческому телу как к куску мяса, которое необходимо изучить. Отбрось его человеческую сущность».
Но как можно так относиться к тому, кто так же, как и ты, мечтал, любил и страдал? Может быть, со временем я все же смогу изменить свое отношение, но только не сегодня. Насколько же отвратительно осознавать, что однажды и ты сам окажешься на столе патологоанатома, который будет резать тебя, чтобы установить точную причину смерти. Ничего не поделаешь. Это наша судьба. Мы все смертны, и рано или поздно наши родные и близкие, стоя возле гроба, будут прощаться с нами.
Соблюдая последовательность аутопсии, я провел наружный осмотр и сделал несколько записей: «Мужчина среднего телосложения. Рост один метр семьдесят четыре сантиметра. Вес около семидесяти пяти килограммов. Выраженное трупное окоченение всех групп мышц. Интенсивный сине-фиолетовый цвет трупных пятен наиболее вероятно указывает на смерть по причине асфиксии. Ярко выраженные синяки в области шеи. Раны, язвы и иные повреждения кожного покрова отсутствуют».
Я взял в руки скальпель, на секунду закрыл глаза и перевел дыхание. Отступать некуда, нужно делать свою работу. Его плоть легко сдалась под напором острой стали, и кожа разошлась в стороны, оголяя застывшие кровь и мясо. Вскрыв грудную полость путем рассечения реберных хрящей, я увидел внутренние органы. В противовес сказанному ранее между селезенкой и желудком не было никаких тайн, которые я мог бы схватить и подставить под лучи света.