В тени дождя
Шрифт:
– Саймон, вы дома? Срочно нужна ваша помощь! Саймон, просыпайтесь! – послышался взволнованный голос Антонио.
Как только я открыл дверь, Лилия, схватив свои вещи, моментально исчезла в ванной. На пороге стояли мой сосед в одном халате и молодая девушка, которую звали Сильвией. Судя по рассказам Антонио, она была племянницей старика Жан-Луи, что жил этажом выше. Несколько месяцев назад после смерти родителей она переехала к нему, дабы найти утешение.
– Как хорошо, что вы не спите. Пойдемте скорее! Старику совсем плохо, – сказал Антонио и потянул меня за рукав.
– Одну секунду! – Я схватил чемодан, рубашку и последовал за Антонио.
В
Непрерывный круговорот времени, или Не забывая, забывай
Очутившись на верхнем этаже, я увидел длинный коридор, точь-в-точь похожий на все остальные в доме. Освещаемый уличными фонарями, которые с минуты на минуту из-за приближающегося рассвета должны были погаснуть, он казался мрачным и загадочным. Не говоря ни слова, мы прошли по коридору до самого конца, оставляя позади себя множество дверей, и зашли в последнюю из них.
Сильвия взяла меня под руку и через прихожую провела в большую комнату, где повсюду были разложены книги. Словно стены замка, они преграждали нам путь, но мы умело маневрировали между ними и в итоге остановились. Возле окна стояла довоенная металлическая кровать, на которой лежал пожилой мужчина и тяжело дышал. Комната буквально тонула в его хрипах.
Я подошел ближе и взглянул ему в глаза. Это были пустые выцветшие глаза, не отражавшие ничего, кроме неотвратимой смерти. Он слегка улыбнулся, будто был рад меня видеть, и в ту же секунду перестал дышать.
В мгновение ока на одних только рефлексах я бросился спасать жизнь старика, но что бы я ни делал, все было тщетно. Долгие годы, проведенные в медицинском институте, были не способны помочь оживить того, чей час уже пробил. Его сердце остановилось, и остановилось навсегда.
Все было кончено – еще одна жизнь покинула землю.
Мы втроем стояли возле кровати Жан-Луи, опустив головы. Все, что теперь оставалось, – это смириться и надеяться, что в другом мире у него все будет хорошо. Сильвия тихонько всхлипывала, а Антонио напоминал неподвижный памятник. Я взял старый плед, лежавший на кресле, и накрыл тело Жан-Луи.
Терять близких – это одно из самых страшных испытаний, которые по воле судьбы приходится переживать людям. Может быть, это прозвучит глупо, но, мне кажется, умирать самому гораздо легче, чем видеть, как умирает дорогой тебе человек, а ты осознаешь, что ничем не можешь ему помочь.
Антонио вывел Сильвию из комнаты, и я остался один на один с умершим. Я не знал Жан-Луи, даже не представлял, чем он занимался и каким человеком был, но, находясь в его квартире, испытывал странное чувство защищенности, мне было здесь удивительно спокойно. Понимая, что впереди меня ждет много дел, я, изо всех сил стараясь не шуметь, тихонько вышел из комнаты. Не знаю почему. Возможно, боялся разбудить покойника.
Посреди прихожей, прижимая к груди Сильвию, стоял Антонио. Она не плакала – не было сил. Прошедший год ее жизни был наполнен смертью. Все началось с матери: не почувствовав боли, она тихо и спокойно ушла во сне. Но это стало настоящей трагедией для Сильвии и ее отца. И если девушка еще как-то держалась, убеждая себя, что мама прожила счастливую жизнь, полную смысла и радости, то ее отец медленно сходил с ума. Он не находил себе места и постоянно мысленно возвращался к смерти жены, пытаясь понять, мог ли он что-нибудь сделать, чтобы спасти ее. Когда через
Сильвия украдкой взглянула на меня и снова уткнулась в широкую грудь Антонио.
– Я пойду уложу Сильвию у себя. Вы не могли бы… Ну, понимаете… – нерешительно попытался выразить мысль мой сосед.
– Да, понимаю. Не волнуйтесь.
Я достал из чемодана баночку со снотворным и незаметно положил ее в карман Антонио. Он благодарно кивнул и вместе с девушкой покинул квартиру.
Что теперь? Теперь любая тоска и печаль должны умерить свой пыл. Для таких случаев у нас был стандартный набор процедур: позвонить в больницу, заказать машину, поехать вместе с телом в морг, провести вскрытие и составить заключение о смерти. С вскрытием, конечно, можно было бы не торопиться, но лучше все сделать сегодня.
Я поднял трубку телефонного аппарата и набрал номер оператора.
– Алло, я вас слушаю, – раздался голос девушки на другом конце провода. – Алло!
Я молчал. Неожиданно нахлынуло уже знакомое чувство, будто в квартире есть кто-то еще. Кто-то живой. Мне казалось, что он наблюдает за мной, за каждым шагом, каждым движением. Я посмотрел в зеркало: сквозь него на меня смотрело чужое, незнакомое лицо. Человек, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза. Я застыл, но в ту же секунду застыл и он. Это было мое собственное отражение, искаженное, словно в кривом зеркале.
– Алло, алло, меня кто-нибудь слышит? – не унималась оператор.
– Да, алло.
– Наконец-то, а то я подумала, что вы там все умерли!
– Не все. Извините, что долго не отвечал. Говорит доктор Саймон Брис. Пожалуйста, соедините меня с больницей.
– О Господи! – воскликнула девушка и уже через секунду переключила линию, пытаясь избежать дальнейшего разговора.
Долгое время никто не отвечал, и я, ожидая ответа, рассматривал вещи, находившиеся в прихожей. Мое внимание привлекла очень старая книга с ветхим переплетом. Это была «Божественная комедия» Данте Алигьере лондонского издания 1802 года.
– Алло, больница, – из трубки прозвучал сиплый мужской голос.
– Доброе утро, говорит доктор Саймон Брис. Мне необходимо, чтобы вы прислали машину за телом.
– По какому адресу? – голос ничуть не изменился, так как его владельцу, очевидно, было не привыкать к таким ситуациям.
– Вторая Парковая улица, дом двенадцать.
– Хорошо, ожидайте в течение сорока минут.
– Спасибо, – ответил я и повесил трубку.
Старое издание «Комедии» с самого начала разговора было у меня в руках. Теперь я мог спокойно его изучить. Открыв книгу на первой попавшейся странице, я наткнулся на маленький листок бумаги, сложенный пополам. Видимо, это была закладка и именно здесь остановился Жан-Луи, когда в последний раз перечитывал творение Данте: Девятый круг ада, ледяное озеро Коцит, где на поясе Каина страдали предатели родных.