В тени Канченджанги
Шрифт:
Мы с Весеком отправились на кухню, захватив ручки и бумагу.
— Sahb, tea, — Таши и Сонам состязались в вежливости. В кастрюле уже варился молочный суп на завтрак. Мы уселись на каменной скамье и погрузились в писание писем знакомым и родным. Потом я составил короткий отчет для газеты «Жице Варшавы», и тогда появился Соболь. Он улыбался, но производил впечатление человека неуверенного в себе, ушедшего в свои мысли. Возможно, он опасался упреков с нашей стороны?
— Привет, Анджей, почему вы уходите на день раньше? — здороваясь, поинтересовался я.
— А чего ждать?! — возмутился он. — Каждый день дорог, если мы собираемся поспеть в Польшу к 20 июня. Раз решили, нечего время терять.
— Знаешь, я все-таки не думал, что ты решишь вернуться. Твои заявления я считал обычной воркотней.
— Ну, старик… —
О дальнейших планах мы не говорили. Мне не хотелось его раздражать. Он, вероятно, чувствовал себя неловко, покидая экспедицию и окончательно перечеркивая мечты, которые для нас все еще оставались реальными.
После завтрака (было уже больше девяти) мы сердечно обнялись с обоими Анджеями. Гардас взял наши письма, обещая отправить их из Катманду: так они быстрее дойдут по назначению.
И вот оба они уже стояли с тяжелыми рюкзаками, рядом с ними Сонам и Майте, провожающие их до Гхунзы, а вокруг нас суетился Большой с аппаратом в руках, делая прощальные снимки.
Держитесь, счастливого пути, и до встречи в Польше!
— Удачи, ребята, взойдите наконец на эту гору! — Они со значением подняли вверх большие пальцы и, легко покачиваясь на неровностях ледника, стали переваливать за холм.
С минуту мы наблюдали за ними, они еще раз обернулись, помахали рукой, а потом начали уменьшаться на фоне посеревшего, полного камней белого пространства ледника, быстро превращаясь в маленькие разноцветные пятнышки.
Мы вернулись в палатку, кое-как протянув время до обеда. В два часа громкий удар по сковородке пригласил нас на кухню. Мы сидели, плотно прижавшись друг к другу, на каменной скамье, поглощая блюда, изготовленные Анг Тсерингом по указаниям Большого (ох, он постоянно злоупотребляет чили!), а разговоры вертелись вокруг предстоящего подъема и возвращения домой. Уход обоих Анджеев заставил нас осознать, что экспедиция стремительно близится к завершению. В базовом лагере сделалось как бы пусто, не стало слышно преисполненного значительности голоса Соболя, самые лучшие продукты кончились. Еще один, возможно последний, подъем, наконец вершина — и пора сматывать удочки, сворачивать все предприятие!
В минуты хорошего настроения мы заявляли: будь что будет, но мы задержимся здесь хоть до самой зимы, пока гора не станет нашей! Но все это были только шутки, а неумолимое время напоминало, что наше пребывание здесь должно закончиться, когда начнется муссон, горы покроются толстым слоем снега и восхождение сделается невозможным, долины же и предгорья Гималаев превратятся в топкие поймы тысяч рек и потоков. Беспрерывно, не переставая ни на минуту, будут лить дожди, которые принесут весеннее возрождение природе предгорий. Югославы спускались с гор в период дождей, и в их воспоминаниях мы читали о гигантских папоротниках, невероятных кустарниках, совершенно изменившихся джунглях, где они обнаружили земляных блох величиной с пуговицу и падающих с деревьев пиявок длиной с авторучку. Хорошо было бы поспеть в Дхаран-базар еще до всего
— Панове, сардар говорит, что муссон уже надвигается. Он будто бы слышал по радио из Индии о первых муссонных дождях в Мадрасе, — сообщил нам Большой.
Мы похолодели.
— Не может быть! Если это правда, то через десять дней здесь может повалить снег!
— Не верите? Спросите сардара сами, — пожал он плечами.
— Это плохо, — вслух рассуждал Войтек. — Все меньше возможностей покорить Кангбахен. Вы смотрели в бинокль на верхнюю террасу? Видны следы лавин: постоянно срываются пылевые лавины. Трудно предугадать, можно ли вообще пройти этой дорогой. А на ребре невооруженным глазом видны плюмажи снега. Значит, там не утихает дьявольский ветер. Условия очень скверные, а ведь это последняя возможность «оседлать» гору. По передачам непальского радио нам известно, что японская экспедиция уже покорила Жанну, другие японцы ретируются из Джалунг-Канга. А перед нами еще целый траверс и купол вершины. Осталось же не многим больше недели!
— Я договорился с Петром. — Большого занимали иные проблемы. — У нас переизбыток некоторых неходовых товаров: картофельные концентраты, печенье, макароны, уйма сигарет «Спорт». Осталось также несколько десятков пар кед, с деньгами же, как вам известно, туго. Петр согласился со мной, что все оставшееся можно реализовать, тем более что транспортировка всего этого домой себя не оправдывает. Я переговорил с сардаром Дорджи, и он обещал продать товары в Гхунзе.
Мы вернулись к разговору о дате выхода нашей четверки. С утра Рубинек и Весек твердили, что необходимо отправляться только послезавтра. Войтек и я настаивали на завтрашнем дне. На меня действовало не то, что нам может не хватить времени. чёрт с ним, как-никак мы способны управиться и при дурной погоде, думал я, но мне было неловко перед оставшейся наверху шестеркой.
Збышек Рубиновский убеждал нас, что только двухдневное пребывание в базовом лагере позволит хорошо отдохнуть, а нам потребуется еще много сил. Однодневный отдых, по его убеждению, ничего не даст, и в результате весь спуск оказался бы пустой тратой времени. У Весека был насморк, у меня после вчерашнего перехода все еще ныли мышцы, Войтек жаловался на кашель. Словом, все мы свыклись с мыслью, что покинем базу послезавтра утром.
За ужином Мацек по радиотелефону связался с Вальдеком и Юзеком. Они установили верёвочные перила на сорокаметровом участке трассы к вершине купола, но еще не добрались ни до места предполагаемого лагеря IV, ни до прошлогодней японской стоянки. По словам Пасанг Давы, где-то на куполе должен находиться последний японский лагерь с полным оснащением и якобы не выйти на него невозможно. Вальдек коротко и деловито изложил нам, как прошел день, заявил, что завтра они намерены подниматься выше, а потом спросил: когда мы выходим? Несмотря на плохое качество приема, в его голосе мне послышалось явное разочарование, когда Войтек объяснил ему причины отсрочки нашего выхода.
Потом на связь вышел Рогаль. Вся их четверка ночевала сегодня в лагере у перевала, который мы стали называть лагерем IIIa, чтобы отличить его от лагеря III на самом перевале. Они доставили на перевал «рондо» и запас продуктов, а на ночь вновь вернулись на «тройку-а». У Петра болели нервные корешки, другие тоже чувствовали усталость, но спускаться они не собирались.
Самое важное для них было: когда мы выходим? Петр через посредничество Марека, а потом уже и сам настойчиво спрашивал о причине нашего опоздания. Войтек кашлял и неуверенно объяснял, что дело даже не в нашем отдыхе, а в том, чтобы довести до конца торги с Дорджи. Кажется, он вовсе не убедил Петра, который отнесся к его объяснениям с нескрываемой иронией.
После этих двух бесед мы почувствовали явную неловкость. Мы здесь на базе рассиживаемся, болтаем, едим, а они — там, наверху, да еще не в лучшей форме, в скверном настроении и нуждаются в нашей помощи. Может быть, как раз в этот момент им не хватает психологической поддержки и такой поддержкой была бы весть, что завтра наверх отправится одна из групп?
Войтек уже с утра добился у Дорджи согласия на длительный, восьмидневный выход шерпов, но теперь, когда нашим парням требовалась поддержка, он предложил завтра направить в «двойку» шерпов с грузом продуктов и кислородом. Они успели бы к вечеру вернуться на базу, а послезавтра выйти вместе с нами.