В тени невинности

Эйртон Рина

В прошлом Освальд был военным. У него было двое детей и жена, с которой он уже семь лет находился в разводе. Детей он почти не видел и потому очень скучал по ним. Хоть на первый взгляд Освальд казался строгим мужчиной, в душе он оставался тем веселым дядюшкой, который раздавал детям конфеты и рассказывал по вечерам истории из жизни. Справедливости ради стоит отметить: дисциплину он ставил на первое место. Сладкое? С радостью, но только после обеда. Байки у костра? Конечно, но строго в девять отбой. Этой дисциплине

он пытался научить и меня. Но я был другим. Слишком слабым, слишком миролюбивым.

Наверное, Освальд злился на меня. Злился, когда я потерял голос из-за пережитого ужаса. Злился, когда я плакал по ночам. Злился, когда дрожали мои руки, держа пистолет. Но он никогда этого не показывал. Говорил, что верит в меня. Что однажды я буду жить в новом мире.

Он говорил, что я стану настоящим мужчиной.

Но я подвел его. После его смерти я двигаюсь по инерции и уже не могу остановиться.

Свеча погасла. Я открыл глаза, потянулся, разминая затекшие конечности. Сейчас я больше всего надеялся, что наступило утро.

Верно, утро – это то, что я привык ненавидеть. Но сегодня не будет похоже на привычные для меня дни. А потому следует проверить.

Под тихий стук разбитой местами плитки я подошел к двери, открыл её и поднялся наверх. Чуть заметные пылинки парили в воздухе. Свет падал сквозь трещины на стекле, образуя причудливую паутинку на плитке. Похоже, ночью шел дождь – на подоконнике остались следы от стекавшей сюда воды. Что ж, сейчас где-то десять утра. Пора выдвигаться.

Я спустился обратно в подвал.

– Не думал, что ты вернешься, – раздался уже знакомый голос.

Я встрепенулся, застывая на пороге. Как можно было не заметить пробуждения мальчишки?

– Давно не спишь? – вопросом на вопрос ответил я.

– С того момента, как ты ушел.

– Проверял улицу, – пояснил я. – Там безопасно. Можешь идти.

Сегодня мальчик был другим. Во всяком случае, мне так показалось. Он выглядел бодрым, хоть всё еще имел заспанный вид. Но дело было не только во внешности: из его поведения исчезла агрессия и злоба; сегодня передо мной предстал самый обычный подросток. Чумазый, худой и очень бледный, но всё-таки подросток.

Я почувствовал укол совести. Неужели я и вправду хотел его бросить лишь потому, что он чужак?

Я идиот. Я самый большой идиот на свете. Моя паранойя однажды сыграет со мной злую шутку.

Вот уже год, как я остался один. Долгий год безысходности и скорби. Я томился в своей клетке гребаный год. И самое страшное, что буду продолжать томиться. Он ведь ясно дал мне понять, что не намерен оставаться в Виллсайле. Да и собираюсь ли я его останавливать? Нет, конечно. Вряд ли бы мне хватило сил привести незнакомого человека домой.

Неважно как сильно я того хочу.

Однажды

я сумею найти исправный транспорт и уеду отсюда. И в мои планы точно не входит этот мальчишка. Он станет обузой.

– Заснул что ли?

– Я просто… Не важно. Так ты знаешь куда идти?

К моему удивлению, он был уже одет. Сидел на тахте и туго шнуровал сапог, не поднимая головы.

– Не совсем. Переживаешь?

– Если только за себя.

– Раз ты такой чувствительный, может, проводишь меня до моста?

Проводить? Вообще-то у меня было много работы. Я потерял много времени и всё, чего хотел сейчас – это прийти домой и упасть в любимое кресло.

Но…

Мне было необходимо убедиться в том, что он действительно свалит из города, а не выследит мой дом, добудет оружие, возьмет с собой парочку опасных личностей и завалится, чтобы ограбить.

Я точно параноик. Или просто пытаюсь оправдаться.

Вдруг мне действительно важно провести еще пару часов рядом с живым человеком? Скажи, Освальд, ты бы осудил меня за этот порыв?

Я сам себе самый строгий судья.

– Ладно.

– Ладно? Не думал, что ты так быстро согласишься. Пойдем?

Ему было и невдомек, как трудно далось мне это решение. Каждое решение давалось мне безумно трудно.

– Пойдем.

Мы выбрались из музея. Странно было ощущать себя за пределами дома в такую рань. На улицах, как то часто бывало, стоял туман. Он не лишал видимости (я мог разглядеть улицу впереди), а лишь оседал смутной дымкой на волосах.

– Здесь так спокойно. Непривычное чувство.

– Я бы так не сказал. Нельзя приравнять тишину к спокойствию.

– Ты не понимаешь. Я прошел полстраны пешком и многое повидал, но такого не чувствовал уже давно. Будто бы люди только-только покинули дома. Вещи валяются прямо на полу, в некоторых зданиях даже стекла уцелели. Время застыло в этом городе.

– А в других городах… не так?

– Издеваешься? Многие города исчезли с карты мира. Всё, что осталось – это пыль, руины и писк счетчиков Гейгера.

Я опешил. Нет, конечно, я знал, что военные пытались избавиться от зараженных любыми способами, но это… переходило все границы.

– Почему? – спросил я в замешательстве. Взгляд мальчика ясно дал понять, что он считает меня как минимум дураком.

– Почему? Как давно ты выходил из дома? – он вздохнул. – Чтобы избавиться от самых крупных очагов заражения. Такая участь постигла многие города. Мой родной город разбомбили у меня на глазах. Помню то утро, когда проснулся от оглушительного звона в ушах, а потом… Я был уже далеко за чертой, но ощущал это всё так, будто стою на одной из улиц. Сколько бы миль не разделяли меня от взрыва, я всё равно никогда не забуду… огненное облако, волной идущее в разные стороны.