В тени Нотр-Дама
Шрифт:
— Убийства в Отеле-Дьё и Нотр-Даме были должны произвести впечатление не на меня, а на собственных союзников. Фальшивомонетчики хотели показать своим, что пустая болтовня смертельна. Они, пожалуй, не рассчитывали на то, что я буду заниматься этим делом еще много недель спустя. Признание Маншо, в котором он, впрочем, не выдал ни одного предполагаемого сообщника, должно закончить поиски, — Фальконе наклонился вперед и понизил голос до доверительного шепота. — Странные вещи происходят в Париже. Я же рассказывал
— Я припоминаю, — сказал я по возможности спокойно и спрятал на коленях вдруг вспотевшие ладони.
— Несколько недель назад произошло нападение на Консьержери, но королевские стрелки обратили в бегство нападавших. Вскоре после этого несколько повозок выехало из Дворца правосудия. Значит, это были отвлекающие маневры. В действительности только в одной карете кто-то сидел, мужчина, которого напрасно пытались освободить из темницы. И этим человеком должен быть Сенен.
Я разыграл удивление и спросил:
— Разве вы не знаете точно? Я думаю, начальники Консьержери должны же были вам сказать, кто пленник.
— Совершенно наоборот, там ничего не знают. Ничего не слышали ни об исчезнувшем пленнике, ни о таинственных кучерах. Нападение, значит, явно было совершено с целью ограбления государственной казны. Если я пытаюсь разузнать больше, то натыкаюсь на стены молчания. Влиятельные мужи сидят в правлении Консьержери.
— И личный врач нашего доброго короля, — пробормотал я.
— Ах, вы это знаете?
Голова Фальконе пододвинулась еще ближе, так что чуть его нос не уткнулся в мой. Я услышал его дыхание, и острый запах мясного бульона усилил мое тошнотворное состояние. Я вспомнил о посещении у толстухи Марго, когда лейтенант назвал меня своим гостем, а в действительности — допрашивал. Итак, это повторялось снова, я теперь это знал. То, что я был приглашен на казнь Маншо, мясной бульон и разговор, который вовлекал меня Фальконе — все служило одной цели: сбить меня с толку. И в замешательстве я должен выдать себя. Что ему было известно, и о чем он подозревал?
— Я немного слышал о мессире Куактье, — сказал я безобидным тоном.
— Почему?
— Потому что я случайно встречался с ним. — Где?
— В Нотр-Даме, где он навещал отца Фролло. Разве это не естественно, что хотят узнать больше о таком уважаемом муже, если знакомятся с ним?
Фальконе прослушал мой вопрос из-за своего собственного:
— Что хотел Куактье от Фролло?
— Это я не осмелился спросить. Так как они шли в келью Фролло в Северной башне, то допускаю, что Куактье придает меньше значения духовному содействию, нежели герметическим знаниям. Похоже, личный врач короля Людовика вас очень занимает. Тому есть особая причина?
— Все может быть важным для человека с моим поручением, как я уже говорил вам. Я должен больше
— Кому же суждено умереть?
— Например, маленькой цыганке, которая бедствует у нас в Шатле. Ее называют Эсмеральдой. Вы должны были слышать об этом деле.
Попал в точку! Если мне удалось внешне сохранить спокойствие, то только с большим усилием. Внутри я кипел, как смертельное масло в котле. То, что Фальконе упомянул Эсмеральду, было хорошо продумано.
— Эта цыганка, видимо, заколола кинжалом человека, офицера, не так ли? — поинтересовался я как можно более небрежно.
— Капитана королевских стрелков, а именно того, кто прервал нападение на Консьержери. Теперь скажите, мой умный месье Сове, могло ли это быть совпадением?
— Вы, безусловно, не верите в совпадения, — ответил я и попытался усмехнуться. — Итак, вы исходите, пожалуй, из того, что в лице капитана хотели устранить свидетеля.
— Да!
— А цыганка? Почему вы верите в ее невиновность?
— Потому что уличный мальчишка принес записку с вестью об убийстве в Пти-Шатле, еще прежде, чем было совершено убийство. И потому что старая Фалурдель, — в трущобе этой сводницы произошло убийство, — о чем-то умалчивает. Эсмеральда что-то говорила о закутанном в плащ мужчине, который достал кинжал. Фалурдель утверждает, что она никого не видела, и что никто не проходил в дом мимо нее. Но я считаю, что хорошо разбираюсь в людях, чтобы разглядеть в ней лгунью.
— Тогда передайте ее мэтру Тортерю. Он-то выдавит из нее правду.
— Невозможно, против возраста нет средств. Если в течение нескольких дней не случиться чуда, Эсмеральда закончит так же на веревке, как жалкие остатки Маншо. На следующей неделе она предстанет перед судом. Впрочем, она-то наверняка достанется Тортерю.
— Ее… будут пытать?
— Конечно. И она признается. Что же еще? Ее единственная надежда высунуть голову из петли заключается в том, что Фалурдель скажет что-нибудь другое во время прений, но на это цыганка не может надеяться. Лжет ли Фалурдель из страха или из-за денег — делает она это в любом случае железно.
Эсмеральда на столе пыток и уже скоро — на виселице! Возможно, это открытие окончательно повергло меня в замешательство, и я бы проговорился, если бы полноватая женщина с ведром не подошла к нашему столу.
— Молодой человек выглядит нехорошо. Ему плохо? Тогда мое масло поможет наверняка, — и она уже опустила кусочек платка в теплое масло и помазала мне лоб и мои щеки. — Кипяченое масло лечит все зло, вам сейчас же станет лучше. Стоит один соль, мессир.
Она протянула свою жирную руку, но я, уставившись на нее в упор, только спросил по слогам: