В тени пророчества. Дилогия
Шрифт:
— Ну, это как обычно. Здесь я ничего не пропустил.
Опять помолчали. Я разговаривал с призраком! С ума можно сойти! Так, как опыта подобного общения у меня еще не было, как вести себя не знал. А подмывало спросить много о чем.
— Михаил. — Я решил вести себя как ни в чем не бывало. Будто с живым человеком разговариваю. — Назаренко Михаил. Можно Миша.
— Денис. — Ответил он. — Пономарев Денис. — И протянул свою руку.
Я честно попытался пожать ее, хоть и помнил, что было пять минут назад с Эльвириной попыткой. Но не мог же я оскорбить чувства собеседника, который
Как и ожидалось, ничего не произошло. Моя рука прошла сквозь его. При этом я ничего, совершенно ничего не чувствовал! Его ладонь не была ни холодной, как описывают многие книги про призраков, ни прохладной, как у Консуэлы, ни теплой. Я не чувствовал никакого шевеления волосков, никакого биополя или электромагнитного излучения вокруг его духа. Ровным счетом ничего. Пустота. Его рука находилась в одной картинке, моя в другой, и они никак не накладывались.
— Ну, будем считать, что познакомились! — кивнул призрак на мою руку, безуспешно пытающуюся нащупать его в пространстве.
— И многие тебя видят? — задал я следующий мучавший вопрос.
— Ты второй. За почти двадцать лет. — Продолжил он. — Только первый можешь не считать. Это дед был один, сумасшедший. У него шарики за ролики закатились. Ходил, сам с собой разговаривал. Пургу всякую нес, думал, что с нами, неупокоенными говорит. Потом исчез. Забрали, наверное. В соответствующее заведение… — парень усмехнулся.
— А много вас здесь вообще… — я обвел рукой вокруг. — В районе, в городе… Призраков?
— В городе не знаю. Я далеко отсюда не ухожу. Не могу. В районе есть еще парочка неупокоенных. Тоже бедолаги! У всех свое горе. Возле старого кладбища их много, они прям там тусуются. Это из тех, кто там похоронен. В большинстве своем нормальные ребята, хотя попадаются среди них те еще индивидуумы! — он опять усмехнулся. — Далеко не заходил. Нельзя мне. Вот тут, по Калинина, вдоль дороги, женщина ходит. Сумасшедшая. Все ребенка зовет. Я говорил ей на ту сторону перейти, не слушает.
— Сумасшедшая? Сумасшедший призрак?
— Ну, почему призрак? Не люблю это слово! Неупокоенные мы. Призрак — это то, чего нет, что только мерещится. — Потом добавил с ноткой гордости. — А мы то есть!
— И что? Вас же не видят? Значит, призрак!
Парень опять вздохнул, покачал головой и грустно уставился на дорогу.
— Души у нас неупокоенные. Не можем мы туда. — Он ткнул палец вверх. — Не берут.
— Почему не берут? За грехи?
Денис пожал плечами.
— Не знаю. Вряд ли. За грехи б наверное в ад забрали. Других же забирают куда-то? Я думаю, это особое наказание за какое-то преступление.
— Какое?
— Наверное, у каждого свое. Неспроста ж эта сумасшедшая ребенка зовет. Может, сама и придушила. Нечаянно. Или не уследила. Или еще что-нибудь сделала. В ад не берут, рай не заслужила. Вот здесь и держат. Чтобы мучалась.
— По мне — жестоко это. — Продолжил он. — Уж лучше сразу в ад, чем так. Сидишь! Ждешь! И не знаешь, простят тебя или нет… Или вечность вот так сидеть суждено? И сделать ничего не можешь. Был бы жив, повесился бы. Или с моста б спрыгнул. В реку. Или под поезд. Лишь бы не мучатся. А так: ну что я могу
Парень помрачнел.
— А может умерли? Все-таки, двадцать лет прошло…
— Да нет, мамка б пришла ко мне. Навестила, прежде чем туда идти — он опять поднял вверх палец, указывая куда именно. — Она придет, когда время настанет, я чувствую…
Он чуть не плакал. Обида и одиночество исходили от него огромной сметающей все на пути волной. Ни один живой точно не вынесет такое. Действительно, повеситься, только б не терпеть…
Но что может сделать с собой призрак? Пардон, неупокоенный? Ведь и так одна душа осталась, ничего больше нету! Только терпеть. Страдать и терпеть. И надеяться. Что когда-нибудь эта безысходность закончится.
Не хотел бы я себе такого посмертия! Действительно, лучше уж в ад… Кстати, не забыть спросить у Эльвиры, какие там прелести ждут грешников поподробнее. А то мы только в общих чертах говорили…
— А тебя за что? Что ты такого совершил?
Призрак Денис глубоко вздохнул.
— Я думаю, это Маринка. Она меня простить не может. Из-за нее наказали…
— Убил?
— Можно сказать и так. Убил. По дурости ведь! Видишь эту дорогу? — показал он мне на улицу Калинина. Я утвердительно кивнул в ответ.
— В восемьдесят девятом этого не было. Дорога была, но асфальт дрянной, и то не везде. Тогда ПРП еще только строили. Достраивали. Грязюка была, колдобина на колдобине, яма на яме. А это еще и после дождя было. Скользко, октябрь месяц, вечер… В общем, я дурень, под пивом, решил Маринку на своем стареньком «Чизете» покатать. Блеснуть, типа, какой я! Впечатление произвести! Она еще тогда ехать не хотела, словно чувствовала. Да я под пивом такой герой был! Устыдил, типа, трусиха! А уже темнело, дорогу плохо видно, а освещение тоже не такое было. Фонари через раз горели.
В общем, мы поехали. Неслись, как угорелые. И приехали…
Ее сразу насмерть, она из сидушки вылетела, не удержалась. Свернула шею. Хоть, не мучалась! А я в скорой копыта отбросил, до больницы не довезли. А тогда скорые быстро ездили, не то, что теперь!
Вот так. И сижу я с тех пор тут, жду. На похоронах побывал. Видел, как матери наши плакали. Только ничего! — он повысил голос. — Слышишь, ничего не мог сделать! Даже прижать и утешить! — из его глаз потекли первые слезы. — Представляешь, каково это было: стоять там, все видеть, слышать, понимать и… — Денис почти сорвался на крик. Затем заплакал.
— …И ничего не мочь!.. Они меня даже не видели… Не знали, что я рядом… руку протяни…
Я не стал перебивать его, утешать. Что я мог сказать? Какими словами успокаивать? Да и чувствовал, нужно ему это. Слезы. Выговориться. Это сколько ж он тут лет сидит, и некому даже душу излить? Нет, поистине, страшное наказание!
— Через сорок дней, прежде чем уйти, она приходила ко мне. — Продолжил он. — Сказала, что не злится, что тоже виновата. Что могла отказаться и не ехать. И меня не пустить. Но я видел укор в глазах. Не простила она!