В теплой тихой долине дома

Сароян Уильям

Ни мать, ни отец не удостоили его ответом. Он слышал, как они разговаривали. Они не были ни одиноки, ни безучастны, ни обижены. Они были только красивы и изящны, они были «прекраснейшие из прекрасных».

— Почему вы сделали своим сыном меня, а не кого-нибудь другого? Кого-нибудь, кого вы любили бы и брали в церковь хоть раз в год?

Мать и отец не отозвались и на это. Они все еще продолжали свой разговор.

— Я люблю вас, — сказал он. — Почему вы меня не любите?

Он любил их, и даже очень. Он любил их так сильно, что они и представить себе не могли, до чего он их любит. Он

любил их так, как миссис Макги любила своего Билла, но они не любили его так же, как он их.

— Раз вы не любите меня так, как я вас люблю, — сказал он, — то я не хочу больше жить с вами. Я уйду к миссис Макги.

— Ах, перестань, пожалуйста, — сказала его мать.

— Не перестану, — сказал он. — Я уйду к миссис Макги, — сказал он. — Не хочу я быть поэтом. И не хочу, чтобы меня звали По’эт Кобб. Такого имени и нет вовсе, — сказал он. — У других людей имя как имя, — сказал он. — У других людей отец как отец и мать как мать, а не поэт и актриса. Не мужчина и женщина, которые вечно говорят про какого-то Флойда. И почему бы вам не завести себе кого-нибудь вроде вас самих, вместо такого, как я? — сказал он. — Разве вам не лучше будет?

Когда его отец и мать наконец вышли, оба они были элегантно одеты, и оба были очень красивые, очень обаятельные, и мальчик любил их в эту минуту так сильно, что они и представить себе не могли, до чего он их любит.

— Мы приглашены, По’эт и должны идти, — сказала его мать. — Но прежде чем уйти, мы хотели бы сказать тебе что-то очень важное. Нам кажется, тебе следует знать это. Мы любим тебя. Твой папа любит тебя, и твоя мама тоже любит тебя. И еще мы любим искусство и красоту, ради которых, поверь нам, стоит жить на свете.

— Я ненавижу и искусство, и красоту, — сказал он.

— Нет, этого не может быть, — сказала его мать.

— Я все ненавижу.

— Ну ладно, По’эт, — сказала его мать. — С тобой остается мисс Гарден. Она поможет тебе принять ванну, накормит и уложит спать.

Она обернулась к мисс и сказала:

— Мисс Гарден, Поэт опять подрался. Прошу вас, присмотрите за ним.

— Хорошо, миссис Кобб.

Мать и отец Поэта поговорили о чем-то с мисс Гарден, потом они обняли на прощание мальчика, расцеловали его, и мать шепнула ему на ухо:

— Я так люблю тебя, мой мальчик, мой бесценный малыш.

И отец сказал ему очень тихо:

— Спокойной ночи, Эд. Спокойной ночи, Эд Макги.

Радость захлестнула его. В первый раз отец и мать были так нежны с ним, и теперь он любил их больше, чем когда-либо.

После ухода отца и матери мальчик подождал, пока мисс Гарден пойдет приготовлять ему ванну, и как только заслышал шум воды, — выскочил из комнаты и, торопясь, чтобы уйти незамеченным, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз по лестнице. Он выбрался на улицу через черный ход и помчался к дому миссис Макги. На улице было темно и пусто. Он поднялся на крыльцо и постучался. Мгновение спустя миссис Макги отворила дверь, и мальчик сказал:

— Он был моим братом, миссис Макги. Он был моим настоящим братом.

— Билл захлебся, — сказала миссис Макги.

— Я буду приходить к вам каждый день, — сказал он, — потому что он был моим братом.

Потом он спустился по лестнице и остановился перед домом. А миссис

Макги вышла на крыльцо. Она стояла на крыльце — ничего не понимающая, ни искусства, ни красоты, ничего вообще. И вдруг она застонала, тихо, жалобно, и от этого он чуть было не расплакался.

Он повернулся и побежал домой. Мисс Гарден была очень сердита на мальчика, и в то же время она обрадовалась, увидев его. Она уложила его и стала читать ему книжку, как читала каждый вечер, прежде чем выключить свет. Но он не слушал ее.

— Почему ты не слушаешь? — сказала она.

— Я думаю.

— О чем?

— Я думаю о моем брате.

— Но у тебя нет брата.

— Возьмите свои слова обратно.

— Беру, беру, — сказала мисс.

— Его звали Билл Макги.

— Да, да, конечно.

— Я буду ходить к ней каждый день.

— К кому?

— К миссис Макги.

— Да, да.

Мисс Гарден погасила свет, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Через несколько минут раздался телефонный звонок. Звонил мистер Кобб. «Да, это правда, — сказала ему мисс Гарден. — Он уходил куда-то. Его не было минут десять. Мне кажется, что он просто убит горем. Я уверена, что эта миссис Макги действительно существует и что она действительно потеряла сына».

На другом конце провода, в телефонной будке, мужчина, ненадолго покинувший общество, собравшееся за коктейлем, внимательно выслушал мисс и потом сказал: «Ну ладно, мы вернемся домой пораньше. Заглядывайте к нему время от времени».

Лежа в своей постели, брат Билла Макги вспоминал мать Билла Макги и самого Билла и какой он был хороший друг, и так, вспоминая, он незаметно уснул.

Проснувшись утром, мальчик увидел отца и мать: они спали на постели, постланной на полу в его комнате. Они спали очень крепко. Он долго смотрел на них, изумленный и восхищенный. Когда его мать открыла глаза и увидела его, сидящего на кровати, она улыбнулась и снова закрыла глаза, и он ничего не сказал. Через минуту она снова открыла глаза и снова улыбнулась.

— Ты не хочешь перебраться сюда, к папе и маме? — сказала она.

Он соскочил с кровати, скользнул под одеяло между отцом и матерью и замер. Это было что-то необыкновенное и чудесное! Мальчик улыбнулся, и глаза его заблестели от восторга.

— Мой мальчик, мой бесценный малыш, — шепнула ему на ухо женщина.

— Что такое бесценный?

— Значит, самый ценный. Как тебя зовут?

— Поэт, — прошептал мальчик. — Поэт Кобб.

Он задремал было снова, а с ним и мать, но тут проснулся его отец, и они все трое, еще полусонные, начали разговаривать, и так они разговаривали долго.

Он рассказал им обо всем, что знал, обо всем, что только мог припомнить, и они впервые в жизни слушали его с таким интересом. Они задавали ему серьезные вопросы, и он серьезно отвечал им. А потом спрашивал он, и они отвечали ему так, словно его вопросы действительно стоили того, чтобы отвечать на них. Он спрашивал обо всем, что приходило ему в голову, обо всем, о чем он всегда хотел спросить, — но кого? — разве что Билла, которому шел уже десятый год, но который все равно любил мальчика и никогда не высмеивал его и не обращался с ним, как с маленьким, или особенным, или глупым, или еще каким-нибудь таким.