В тине адвокатуры
Шрифт:
Снова по Невскому проспекту, по направлению к Александро-Невской лавре, потянулась печальная процессия с останками последней обитательницы дома на набережной реки Фонтанки. Снова на похороны княгини собрался весь большой петербургский свет. Снова открылись двери склепа князей Гариных, чтобы принять свою последнюю гостью. Над этим склепом через год после смерти князя Василия была устроена покойной княгиней великолепная часовня, из белого мрамора, выдающаяся по красоте стиля и отделке между другими богатыми памятниками кладбища Александро-Невской лавры и невольно останавливающая на себе внимание всякого, посещающего это место вечного успокоения.
XIX
Перебежчики
У
Судебный следователь же видел, что имеет в лице Гиршфельда опасного противника, опытного дельца и юриста, а потому и готовился сделать на него нападение во всеоружии обвинительных данных, обеспечивая тем себе заранее победу.
Князь Владимир и Агнесса Михайловна, на самом деле и после примирения с Николаем Леопольдовичем, несмотря на то, что получали как от него, так и от Стефании Павловны хотя и небольшие, но довольно частые подачки, несколько раз снова перебегали на сторону барона Розена и по его наущению являлись к следователю и давали показания против Гиршфельда. Стоило для этого только Адольфу Адольфовичу попасть к ним в то время, когда полученная не особенно давно подачка от Николая Леопольдовича была истрачена, а просил новую было рано, и предложить с своей стороны несколько десятков рублей. При получении новой подачки от Гиршфельда, являлся новый визит к следователю и новые показания, опровергающие последнее.
— Это ничего не значит, — толковал Агнессе Михайловне князь, — сам Арефьев мне сказал, что на предварительном следствии свидетели имеют право сколько раз им угодно изменять свои показания, а там мы посмотрим. Отчего же нам не пользоваться нашим правом и не получать за это деньги.
Во Владимире сказывался ученик Николая Леопольдовича. Вообще князь за последнее время страшно упал нравственно, у него появилась прямо какая-то мания — у кого бы то ни было и каким бы то ни было способом урвать денег. Сумма для него была безразлична: будь это десятки рублей, или даже десятки копеек.
В последний год своей все же сравнительно роскошной жизни он был какими-то судьбами, не смотря на то, что состоял под опекой, избран в товарищи председателя одного вновь возникшего в Петербурге благотворительного общества и председателем которого состоял, впрочем, тоже один доктор-маниак. Когда собственные деньги князя иссякли и наступила почти нищета, он без церемонии принялся за деньги бедняков и затратил из сумм общества на свои надобности около тысячи рублей, но к счастью во время был остановлен. Дело перешло было к прокурору, но потом замято, и растрата князя, конечно исключенного из общества, была пополнена членами.
Причинами такого водимого и быстрого нравственного падения князя Владимира Александровича Шестова была
Следующий почти анекдотический факт красноречиво подтвердит это его новое качество.
Месяца через три после его примирения с Гиршфельдом, последний захватил его с собой в загородную поездку — поужинать в холостой компании. Кроме Николая Леопольдовича и князя, поехали Арефьев и Неведомый. После ужина, за которым было достаточно выпито, компания возвращалась в город. Полупьяный князь повздорил за что-то с Дмитрием Вячеславовичем и назвал его прихлебателем. Взбешенный Неведомый моментально схватил князя за шиворот и несколько раз ударил лицом в дверцу ландо, в котором они ехали.
Владимир схватился рукой за окровавленное лицо и плаксивым голосом обратился к Гиршфельду.
— Дайте мне, Николай Леопольдович, двадцать пять рублей, чтобы я мог купить револьвер и убить этого подлеца.
Компания расхохоталась.
Князь, просидев целую неделю дома с обвязанным лицом и, получив за это время с Гришфельда через Агнессу Михайловну двадцать пять рублей, был очень доволен, револьвера не купил и вскоре примирился с Дмитрием Вячеславовичем.
Агнесса Михайловна, полуубежденная доводами Владимира, соблазненная возможностью получать деньги с двух мест и таким образом быть сравнительно обеспеченной, все-таки совершала свои визиты к судебному следователю и давала показания, продиктованные ей бароном, со страхом и трепетом. Ее в особенности пугало то обстоятельство, что Николай Леопольдович рано или поздно узнает их двойную игру и тогда прощай обещанные ей десять тысяч, на которые у нее даже была бумага — нечто в роде промесса.
Николай Леопольдович действительно выдал ей такую бумагу, обеспокоенный известиями, полученными им стороной из суда о положении его дел. Эта было вскоре после примирения с князем. Он просил ее повлиять на последнего в смысле дачи им благоприятных для него показаний, как по своему делу, так и по делу Луганского, и обещал ей за это, по благополучном окончании обоих дел, выдать згу сумму. Об этой бумаге знал и князь.
Во время одной из первых перебежек одного Владимира на сторону барона Розена, — Зыкова еще крепилась и была на стороне Гиршфельда, — он проболтался Адольфу Адольфовичу о существовании подобного обязательства.
Барон тотчас же сообразил, что такая бумага в руках следователя явилась бы сильной уликой против Николая Леопольдовича и поручил князю достать ему ее во что бы то ни стало, обещая уплатить за нее тысячу рублей наличными деньгами.
Князь обещал, но попросил задатка. Осторожный и скупой барон отказал, и Шестов снова переметнулся на сторону Гиршфельда. В озлоблении на Розена, он проболтался Агнессе Михайловне о его предложении. Та перепугалась. Она не могла поручиться, что князь, подкупленный снова подачкой барона, не отнимет у нее эту бумагу, или просто не выкрадет ее у нее.