В тисках Джугдыра
Шрифт:
Неожиданно вспомнился Пашка, верткий, пронырливый, маленький таежник с ястребиными глазами. Уж кому-кому, а Пашке, конечно, известны близ Зеи все сосновые боры, лесные закоулки, старые дупла. Мне живо представилось, как он бежит опрометью к зимовью, чтобы сообщить дедушке Гурьянычу, какое важное дело доверила ему экспедиция и как они вместе тотчас займутся поисками пауков и кокона…
Вызываю по рации Плоткина. Рассказываю ему о случившемся, поручаю организовать поиски кокона в городе, на чердаках, в сараях, кладовых и в случае успеха подумать вместе с летчиком о доставке кокона
Сегодня после полуторамесячного перерыва я снова услышал голос Трофима. Мы долго беседовали с ним по радио. По тому, как раздраженно он отвечал на предложение ехать в отпуск, я понял, что уговорить его невозможно, прав был Василий Николаевич. Оказывается, Трофим уже договорился с Ниной. Она приедет осенью в Зею. Казалось бы, все устроилось как нельзя лучше, но неясная тревога не покидала меня, когда я подписывал распоряжение об откомандировании Трофима в партию Лемеша.
Ни с чем вернулись под вечер наши охотники. В ближнем распадке зверя не оказалось. Но, спускаясь с отрога к лагерю, они случайно наткнулись на свежий след крупного быка-сокжоя. Он прошел вершиной лога, направляясь к реке Удюма.
– Его, однако, мяса много таскает с собою, завтра следить надо, – сказал Улукиткан, сбрасывая с плеч старенькую, как и сам он, бердану и устало опускаясь возле печки.
– Может, далеко уйдет, не догнать? – усомнился я.
– Попробуем, удача не птица, сама не прилетит. Пойдешь? – неожиданно обратился старик ко мне.
– Как с паутиной, – если уладится, пойдем.
– А меня не берешь? – с некоторой обидой спросил Василий Николаевич.
– По свежему следу и один человек управится, троим делать нечего, – ответил старик и, подтащив к себе бердану, стал разбирать ее.
Только теперь я рассмотрел это оружие. Ствол ружья сверху поржавел, внутри образовались глубокие раковины. Затвор явно не от берданы, без выбрасывателя, в гнезде не держится, и Улукиткан носит его в кармане завернутым в тряпочку или привязывает тоненьким ремешком к спусковой скобе. Ложе стесано донельзя, сбито гвоздями, стянуто проволокой и жестью от консервной банки, а край к тому же еще и обгорел. По всему видно, что ружье прошло вместе со стариком большой и длительный путь, бывало в огне, под дождями и бурями. Оно, несомненно, знало много и удач и промахов. Поржавевшее, горбатое, с латками, оно внешне даже похоже на своего хозяина. Ложе берданы исписано разными иероглифами: тут и веточки, и крестики, и рожки, и кружочки, и много других знаков, смысл которых понятен только старику. Они, несомненно, обозначают какие-то знаменательные события, охотничьи приметы и трофеи Улукиткана. Словом, это своеобразная летопись охотника-эвенка.
Старик, порывшись в потке, достал кабарожью берцовую кость, раздробил ее ножом, выскреб мозг и стал им смазывать сверху бердану.
– Дай-ка я по ней протиркой пройдусь да кипяточком нутро всполосну, иначе она у тебя заговорит! – предложил Василий Николаевич.
– Однако, не нужно, Василь, фарта не будет, так лучше. Старому оленю хоть три раза в год шерсть меняй, все одно не помолодеет!
– Как ты не боишься
– Привычно. Когда стреляю, немножко глаз закрываю, а чтоб не отбросило, лучше спиной к дереву прислониться.
– Значит, было уже?
– У-у, сколько раз! Его привычка шибко плохой, то осечку даст, то пулю не туда бросит, все равно, что старый люди.
– Ты бы сменил его, хорошие же ружья есть, чего мучаешься…
Улукиткан бросил на Мищенко недоуменный взгляд.
– Эко мучаюсь, зря говоришь, Василь. Его характер я хорошо знаю. Новых ружей много, да не нужно, – и старик, отодвинувшись от печки, еще долго возился с берданой.
Вечером из штаба по рации предупредили, что у микрофона Пашка.
– Здравствуйте, дядя, – пропищал он дрожащим голоском в трубку. – Я пришел, слушаю вас.
– Здравствуй, Пашка! Беда случилась в экспедиции. В одном подразделении вышел из строя инструмент, работа приостановилась. Нужно во что бы то ни стало найти паутиновый кокон паука-крестовика, в крайнем случае – самого паука в живом виде. Здесь в тайге люди найти не могут. Надежда на тебя, выручай!
– А какой это кокон и где его искать?
– Его плетет самка паука из тонкой паутины и откладывает в нем свои яйца. В августе паучки выводятся и разбегаются, а кокон остается на месте. Величиной он с воробьиное яйцо, чаще бывает в сухих дуплах и под корою сосновых деревьев, но бывает и под крышей бань, на чердаках. Расспроси дедушку, он подскажет тебе, где скорее найти. Если тебе нужно будет на день отлучиться, Плоткин договорится со школой. Понял?
– Понял. А если я паука не найду, тогда совсем приостановится работа? – вдруг спросил он.
Я догадываюсь, почему он об этом спрашивает: в случае удачи его волей-неволей признают в штабе, станет своим человеком, сможет чаще забегать туда за новостями. Да и кладовщик Иван Алексеевич будет пускать его как своего на склад, где так много удивительных вещей, инструментов, ящиков с печеньем, конфетами.
– Да, работы остановятся, – ответил я. – Так уж ты не подводи меня, постарайся… А как твои дела с арифметикой? Как здоровье дедушки? Мы на-днях в горах убили крупного барана, с большими рогами, осенью привезу в штаб, посмотришь. Кажется, все. Подтверди мне согласие заняться поиском паутины и что нужно для этого.
Вместо Пашкиного писка в трубке послышался знакомый голос штабного радиста:
– Пашка удрал. Едва вы спросили про арифметику, его как водой смыло… Тут вам сообщения…
Выяснилось, что в верховье Зеи, где базируется партия Лемеша, река еще покрыта льдом, на который и можно посадить маленький самолет. Но летчика смущает высота Станового в том месте, где он должен перелететь хребет. Не надеется на мотор. Я предложил обойти приподнятую часть хребта Майской седловиной. Летчик согласился. Договорились, если паутину найдут, самолет сделает посадку на реке Зее, заправится там и полетит к лагерю Макаровой и сбросит вымпел с необычной посылкой. Всю эту операцию надо проделать в ближайшие два дня, позже «аэродром» на Зее не сможет принять машину.