В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
Лень и некоторую расслабленность патрульных как ветром сдуло. Секунда, и машина оказалась под прицелом десятка стволов - от командирского тяжеленного револьвера, до ручного пулемёта, - игрушки в мозолистых лапищах высокого и широченного в груди и плечах республиканца, по виду - бывшего шахтёра, или - всяко бывает!
– циркового борца. А еще через пять минут состоялся финал трагифарса "Суд", с беднягой Мигелем в главной роли. Возможно, он и правда подвизался когда-то в жандармах. Возможно, но теперь раздетый до исподнего труп его валялся в придорожной канаве, и по-зимнему
Матвеева - под горячую руку и на волне революционного негодования - вытащили из-за руля, обыскали и, - несмотря на отчаянные протесты, сочетавшиеся с попытками предъявить документы, и ругательства на жуткой смеси испанского и английского, - приказали раздеваться.
"Ну, вот и всё...
– как-то отстранённо мелькнула мысль.
– И даже не прикопают, суки, так бросят... На радость бродячим собакам".
"Интересно, - подумал Матвеев секунду спустя, - я сейчас совсем умру или очнусь первого января в Амстердаме с больной головой? Жаль только..."
Мысли его, как и действо по исполнению высшей меры революционной справедливости, самым драматическим образом прервал гул автомобильных моторов. Звук, едва различимый из-за возбуждённых криков республиканских солдат, стремительно превратился в рёв. Степан обернулся и в подкатывающей автоколонне разглядел легковые "эмки", грузовики с солдатами, и несколько бронеавтомобилей: лёгких - пулемётных, и тяжёлых - пушечных.
"А, вот и кавалерия из-за холмов! Будем считать, что шансы на благополучный исход растут. Только бы они остановились... Только бы не проехали мимо!"
Повезло. Из притормозившей у обочины "эмки", придержав фуражку с чёрным околышем, сверкнув рубинами "шпал" и перекрещенными якорем с топором в петлицах, не дожидаясь полной остановки, выскочил молодой командир с напряжённым, злым, но отчего-то показавшимся прекрасным, лицом. "Русский, советский..." - Матвеев, внезапно накрытый откатом волны уходящего животного страха, обмяк в цепких руках анархистов, и позволил себе потерять сознание.
"Будем жить!.."
Очнувшись, Степан обнаружил себя в собственном автомобиле. За рулём сидел капитан, тот самый, которого он увидел перед тем как "вырубиться". А на заднем сиденье два сержанта в советской форме ("пилы" треугольников в чёрных петлицах), - зажав между колен приклады пистолет-пулемётов (дырчатый кожух ствола, коробчатый магазин), - подпирали Матвеева справа и слева.
– Товарищ капитан, англичанин очнулся, - подал голос правый сержант, напряжённо косясь на оживающего Степана, шевельнувшегося и заморгавшего.
– Может, руки ему связать?
– Отставить связывать, Никонов. Никуда этот хлюпик от нас не денется. Испанцы его не били даже, а он глазки закатил и сомлел как институтка, - капитан даже головы не повернул, но иронические, слегка презрительные нотки в голосе были явственно различимы.
– Беда с этими интеллигентами, Никонов: болтать, да бумагу пачкать все горазды, а как до крови доходит, хуже кисейных барышень. Ну, ничего, мы почти приехали. Сейчас сдадим его в Особый отдел бригады - пусть там разбираются, что за птичку
"Со сковордки, да на огонь...
– подумал Степан.
– Для полноты картины ещё армейских особистов не хватает. Ладно, с моим паспортом как-нибудь отбрешусь. Лишь бы не возникло у особо прытких "товарищей" соблазна вербануть по-быстрому попавшего в затруднительное положение иностранца. Интересно, кого мне напоминает этот капитан?"
Совершенно ясно, это было что-то из прошлого... Причем, не из гринвудовского, а из матвеевского, дальнего-далекого. Что-то этакое вертелось в голове, но - увы - никак не вытанцовывалось. И эмблема в петлицах у командира какая-то совершенно незнакомая.
"Технарь вроде. Попробовать прощупать, что ли, пока не приехали?"
Громко застонав, Матвеев потряс головой, пытаясь максимально естественно изобразить человека приходящего в сознание, к тому же только что избежавшего самосудного расстрела.
– Do you speak English, officer?
– Степан обратился напрямую к капитану, игнорируя охранников.
Сидевший за рулём командир явственно дёрнулся и, не оборачиваясь, сказал:
– Это он, наверно, спрашивает, не знаю ли я английского. Придётся огорчить буржуя. Нет!
– последнее слово, произнесённое вполоборота, было чётко артикулировано и подкреплено однозначно трактуемым покачиванием головой.
– Sprechen Sie Deutch?
– Матвеев в зеркало заднего вида заметил, как капитан усмехнулся.
– Habla usted Espanol?
– без результата.
– Parla catalana?
– об этом вообще не стоило спрашивать...
"А вот как ты на такой заход отреагируешь?
– подумал Степан, изрядно разозлённый тем, что ему явно, по выражению начала двадцать первого века, "включили тупого".
– Pan znasz Polsky?
Последний вопрос, похоже, всерьёз вывел капитана из себя.
– Полиглот, мать твою, королеву вперехлёст...
– в сердцах вырвалось у него, но продолжения не последовало. Сержанты никак не отреагировали на вспышку командира. Снизив скорость, колонна втянулась в небольшое селение. Перед взглядом Матвеева неспешно проплыл десяток улиц, настолько узких, что, казалось, высунь руку из окна - и достанешь до стены ближайшего дома или высокого каменного забора. Непременная iglesia parroquial - местная церквушка - на центральной площади, почти не разрушена, - лишь с легкими следами копоти над входной дверью, да оспинами пулевых отметин по режуще-яркой побелке стен, - но оставила ощущение опустошённости, брошенности.
"Бог здесь больше не живёт, он покинул Испанию..." - мысль эта простая, родилась сама по себе, без всякой связи с предыдущими, и настолько поразила Степана, что он оставил попытки ещё как-то расшевелить сопровождающих. Или всё-таки конвоирующих?
"Сначала Барселона, теперь вот эта деревня... Похоже, я всё-таки прав. Если Бог уходит, его место занимает дьявол".
Улицы городка можно было бы назвать пустынными, если бы не патрули в красноармейской и республиканской форме то тут, то там открыто стоящие на перекрёстках и низких крышах домов. И ни одного местного жителя...