В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
Вернуться, вернуть себе душевное равновесие, снова стать самой собой.
В конце концов, ей это удалось. В голове плыл приятный "кальянный" туман, смягчавший очертания предметов и силу разыгравшихся было чувств, но сердце больше не колотило в грудь, словно узник в двери темницы, и мысли выровнялись, приняв несколько философский, размеренный характер.
"Алик..."
Но ей никак не удавалось понять, зачем во сне появился неблизкий приятель ее студенческих лет. Не любовник, даже не друг... В общем-то никто, и вдруг спустя столько лет... Затуранский... Зату... За... З...
"Зборовский!" - вспомнила она, и словно бы холодным ветром
– Зборовский... Вот же, фокус! Как я могла забыть?! Марэк Зборовский... Нет! Не Марэк, а Марк. Точно Марк, и он здесь чуть ли не с начала тридцатых..."
А сон, выходит, оказался не просто так. Это память дурила, а подстегнуло ее заявление Льва Львовича, которое он сделал несколькими днями раньше в газете "Confession". "
Я хотел бы заявить здесь во всеуслышание, что обладаю отменным здоровьем и не склонен к депрессии и суициду
..."
Седов ей нравился. Высокий, как и его отец, интересный молодой мужчина, охваченный тем замечательным политическим энтузиазмом, почти безумием, какого ни ей, ни Басту испытать было не дано. Они дети другой эпохи, но это не мешало Ольге искренне восхищаться чужим отчаянным горением, и той холодной отвагой, с какой человек противостоял одной из самых мощных разведок мира. Его предупреждали, разумеется, да и сам он прекрасно знал, что Париж и его личное окружение буквально нашпигованы агентами НКВД. Именно поэтому Седов давно уже спрятал свой архив как он полагал - в надежном месте, и объявил, что для его преждевременной смерти или неожиданного самоубийства нет и не может быть иного объяснения, кроме заговора НКВД. Все всё знали. Приговор не просто "написали на стене", но распубликовали миллионными тиражами газет, представивших публике материалы московского процесса. Седов, как и его отец, был уже не только обвинен, но и приговорен, раз уж последователей отца расстреливали в СССР по приговору суда. А он, Лев Седов, стал, не смотря ни на что, лидером складывающегося как раз сейчас - и именно благодаря его личным усилиям - нового коммунистического интернационала.
"Смешно".
И в самом деле, смешно. Она, законченная антикоммунистка, помогает вождю коммунистического рабочего движения. Но факт оставался фактом, это она предупредила Седова, что в Москве принято принципиальное решение на его физическое устранение. И фамилию Эфрон назвала она. А вот про Марка Зборовского совершенно забыла, а ведь именно ему и предстояло убить Льва Львовича Седова.
"Черт!"
Она совершенно не помнила, когда и как это случится. Отравлен? Зарезан на операционном столе как Фрунзе? Этих подробностей она или никогда не знала, или забыла за малостью интереса, и теперь ее информация об агенте НКВД могла оказаться уже не актуальной. Что если Седов умирает как раз сейчас, когда она сподобилась, наконец, припомнить еще одну несущественную деталь новейшей истории Европы? Однако не в ее характере - не в нынешнем ее характере - предаваться бесполезным рефлексиям и даже не попытаться сделать сегодня то, что следовало сделать ещё вчера. Она приняла душ, выпила чашку остывшего кофе из термоса, - ну не курить же всухую, - и, приведя себя в божеский вид, то есть, нормальный, не вызывающий у всех встречных мужчин желания тут же с ней познакомиться, вышла на улицу. Было около семи утра. Рановато для Кейт, да и для ее дела, возможно, слишком рано, и Ольга зашла в какое-то кафе подальше от собственной квартиры, и там уже перекусила и выпила чашку нормального кофе.
К редакции "Бюллетеня
– Я хотела бы видеть товарища Седова, - сказала она по-французски мужчине, явно выполнявшему здесь функцию охранника. Впрочем, оружия у него, скорее всего, не было. Парижская полиция очень ревниво относилась к попыткам частных лиц и политических партий обзавестись собственными вооруженными отрядами. Но насколько "репрессии" ажанов оказались эффективными, Ольга, разумеется, не знала. Так что высокий крепкий мужчина с внешностью рабочего-металлиста или докера - но откуда, спрашивается, в Париже докеры?
– вполне мог быть и до зубов вооруженным. Только Ольги все это не касалось, она не перестреливаться сюда пришла.
Охранник посмотрел на нее так "задумчиво", что у Ольги возникло даже сомнение, говорит ли он по-французски, но он, как тут же выяснилось, говорил.
– Товарищ Седов еще не приходил, - сказал он, - но вы можете поговорить с товарищем Зборовским.
"С товарищем Зборовским... Как мило. Но почему и нет?"
– Да, разумеется, - улыбнулась она.
– Это хорошая мысль.
– Здравствуйте... мадемуазель?
– протянул ей руку высокий плотный мужчина с рыжеватыми вьющимися волосами и светлыми глазами.
– Мадам, - усмехнулась в ответ Ольга, - но вы, Мордехай, можете звать меня товарищем.
– Мы знакомы?
– удивился он, крепко пожимая ей руку.
– Не думаю, - покачала она головой, с подлинным интересом рассматривая внешность "главного куратора Четвёртого Интернационала", - но мне рассказывали о вас польские товарищи.
– А, так вы, наверное, из Западного края!
– с явным облегчением воскликнул Зборовский.
– А я все думаю, что у вас за акцент.
"Ну, что ж, - усмехнулась она мысленно.
– Западенка, так западенка, от меня не убудет".
Акцент она себе придумала сама, подслушав как-то разговор двух проституток в дешевом венском кабаке, а вышло даже лучше, чем ожидала.
– Я действительно родом из... впрочем, не важно, я давно уже оттуда уехала.
"Что скажете на это, пан Зборовский?"
– Мне передали, вы хотите видеть Льва Львовича?
– спросил Зборовский, широким жестом оставляя в стороне тему, которую не пожелала поддержать незнакомка. Он даже имени ее не спросил...
"Впрочем, может быть, еще спросит?"
– Да, я должна передать ему очень важное сообщение, - спокойно сообщила Ольга, как бы случайно, заменив французское "message" на испанское "mensaje". Сообщение оно и в Африке сообщение, но произношение намекает, ведь так?
– Очень, - подчеркнула Ольга.
– Лично. От товарищей из ПОУМ.
– Почему не обычным способом?
– сразу же насторожился Зборовский.
– Потому что
важное
, - повторила Ольга.
– И
личное
.
– Как вас...?
– Ольга, - представилась она, не дав Марку Зборовскому завершить свой вопрос.
– Я не русская. Меня послал... Неважно. То есть, ненужно. Нужно поговорить с товарищем Седовым.
Как ни странно, ее фраза заставила Зборовского по-настоящему занервничать, но при этом обезоружила, "предложив" волноваться теперь еще и из-за этого.
– Хорошо, - решился он, нервно дернув углом рта.
– Он... Товарищ Седов должен появиться в редакции в течение получаса. Вы можете подождать его здесь, в прихожей.