В твоем плену
Шрифт:
Мой любимый смотрит на меня, не мигая, словно видит впервые или хочет что-то прочесть в моих глазах.
Я не боюсь, мне скрывать нечего. Встречаю его взгляд открыто и бесстрашно. Если в нем и есть что-то преступное, то лишь тотальное обожание и преданность тому, кто этого, по всей видимости, не заслуживает.
И кому это совсем не нужно…
Я ехала сюда выяснить отношения между нами, готова была даже просить прощения у него, если виновата перед ним в чем-то, сама не знаю в чем. Но такой прием… Никому не позволю так с собой обращаться. Даже Сойеру.
Перестав сверлить меня взглядом, он отводит
– Подлая сука, - еле слышно цедит сквозь зубы, и мне даже кажется, что я ослышалась.
– Что?..
– зачем-то переспрашиваю.
Зрение туманится, все плывет перед глазами. Не может быть, что он это сказал. Этого просто не может быть.
Сойер снова ухмыляется.
– Это ты? Я знаю, что это ты. Скажи мне, как ты это сделала? Как тебе удалось такое провернуть? Как… Как ты могла?..
К концу речи его голос срывается до шепота.
Ему трудно это говорить, а мне невыносимо слышать. Не могу поверить, что он меня обвиняет. Но это происходит. Здесь и сейчас.
– Могла что?
– теперь уже обвиняю я.
– Ты… Ты серьезно считаешь, что это я стреляла в… я убила Рассела?!
Слова звучат так абсурдно, что даже смешно.
Мне. Не ему.
– Я был бы рад ошибиться. Но не могу игнорировать факты. То, как загорелись твои глаза, когда я пошутил про киллера. Ты сразу спрятала их, но я успел заметить. Тогда, конечно, не придал этому значения. Потом это твое желание самой поквитаться с убийцами брата. Такая кровожадность насторожила меня, это тоже был звоночек, но и тогда я списал на стресс. Причин ему было много, включая и твою потерю, и наше расставание, и необходимость лгать отцу в глаза, находясь рядом. А когда узнал… Знаешь, - впервые за свою речь он поднимает взгляд на меня.
– В первую секунду я обрадовался. Обрадовался тому, что это было так кстати. Так своевременно. Прав был отец - дерьмовый я сын…
Он замолкает, но я не нарушаю тишину. Даю ему возможность выговориться. Я хочу дослушать его бесстрастный, но такой мучительный монолог. Каждое его слово вбивает гвоздь мне в голову, но разве не этого я хотела - узнать причину такой резкой перемены в нем?
Да и нечего мне сказать. Я понимаю, что возражать бессмысленно. Он меня попросту не услышит. Сойер уже сделал свои выводы - сюрреалистические, чудовищные, но выводы, - и никакие аргументы его не разубедят.
– А потом в голове как щелкнуло. Паззл сложился… Я долго отмахивался от этих мыслей, долго сопротивлялся очевидному, но факты - штука настырная.
– А презумпция невиновности как же? Или я что-то перепутала, или не заслу…
– А у тебя железные нервы, - перебивает Сойер.
Даже не перебивает, а продолжает какую-то свою мысль. Сейчас в его голосе и даже взгляде мне чудятся нотки восхищения, но это явно лишь игра моего воспаленного воображения.
– Я раньше не задумывался, но так и есть. Ты даже на опознании была. Знаешь, даже я бы, наверное, не смог спокойно перенести эту процедуру, а ты…
– Кто сказал тебе, что я перенесла ее спокойно?
– от моего ледяного тона пробирает даже меня.
Он игнорирует мою реплику, продолжая гнуть свое.
– Ты профессиональный гонщик, почти каскадер, я смотрел записи камер наблюдения за тем, как ты ушла от тех мудаков - это было впечатляюще. И даже
– Спасибо хоть в этом мне не придется оправдываться.
– А ты еще собираешься оправдываться?
Удивление Сойер отыгрывает блестяще. ДиКаприо бы аплодировал стоя. Я бы тоже…
– Когда прошел приступ первой радости, а потом злости на себя, на… - он дергает шеей, будто ему не хватает воздуха.
– Я рванул к тебе. Сел в машину, завел мотор и… вспомнил, что не верю в совпадения, вспомнил, что ничего не бывает просто так, вспомнил тот твой взгляд и… испугался. Мне было страшно, что я позволил себе даже подумать о тебе подобное, и страшно, что это может быть правдой. В ту ночь я никуда не поехал, а с утра начал рыть. Я не хотел являться тебе, терзаемый подозрениями. Знал, что это самое простое - я все увижу в твоих глазах, но… было противно. Я хотел сначала убедиться, что был неправ. Я не искал доказательства твоей вины, я искал доказательства твоей невиновности.
Он замолкает.
– И не нашел?..
– А они есть?
– отвечает вопросом на вопрос.
Сглотнув удушающий комок в горле, пожимаю плечами. Спорить и что-то доказывать нет сил.
Он долго шел к этой уверенности в моей виновности. Собирал по кирпичику, выстраивал и сживался с ней, мне не разрушить эту баррикаду сотней слов.
Да и нет у меня этих слов. Ничего нет, кроме банальностей вроде "я не убивала", "не виновна", "это не я", "поверь мне". Стандартный набор в арсенале оправданий любого преступника. Я и сама бы в них не поверила. Наверное…
Так и стою молча. И Сойер не ждет от меня ответа.
Подходит, встает рядом. Не передо мной, а рядом, на одну линию. Плечом к плечу, но не касаясь меня и не разворачиваясь, чтобы смотреть в одну сторону со мной. Его взгляд устремлен в коридор, мой - в окно моей бывшей комнаты.
Мы так близко, но так далеко, как никогда раньше.
– Хэвен, - зовет меня спустя много минут.
Я не отвечаю, лишь чуть приподнимаю голову, готовясь слушать. Жду приговора с покорностью приговоренного к смертной казни.
– Я бы очень хотел все исправить, отмотать назад и поступить иначе. Поступить по-мужски, рассказав о нас отцу, как и собирался, а не перекладывать это на тебя. Но уже поздно. Ты решила проблему так, как решила. Я не могу это изменить. Или принять. Не могу простить тебе убийство… и себя простить не могу тоже. Я облажался и я… уезжаю. Давно решил, сразу, но ждал, что ты придешь. Не мог уехать, не увидев тебя. Это слабость, я знаю…
От этих слов мне так горько, что я даже чувствую горечь во рту. Такую сильную и реальную, будто только что разжевала пригоршню дедовой жимолости. В детстве мы с Хайденом наотрез отказывались ее есть, и чтобы впихнуть в нас хотя бы ягодку, деду Коле приходилось прибегать к подкупу или шантажу. А сейчас я бы многое отдала за то, чтобы вернуться в то время и, усевшись на ступеньке скрипучего крыльца, перепачканными соком горстями черпать ягоды из лукошка.