В тылу отстающего колхоза
Шрифт:
Засаженный виноградом склон суглинистого придонского бугра при первых проблесках утра усеялся платками женщин и шапками мужчин, вышедших отрывать пролежавшие всю зиму в земле лозы и подвязывать их к опорам. Работали дружно, продвигаясь в междурядьях виноградника от куста к кусту в гору. Не утерпел и мой сосед Николай Иванович, пришел в сад, с трудом передвигая ревматические ноги.
— И чего вас, дедушка, носит, али не управимся без вас? — с досадой укорила его Дарья, работавшая звеньевой в садоводческой бригаде.
— Вот и нет, — возразил ей Николай Иванович. И, достав из кармана заготовленное
Пригревало солнце, отдыхать никто не хотел. К полудню закончили нижнюю, прилегавшую к Дону часть сада и перешли в верхнюю. Отлогий склон бугра полнился говором, то в одном, то в другом месте схватывался смех. Больше всех пересмешничала Дарья. Помнится, подумал я тогда, что, должно быть, ничем еще не успела замутиться молодая Дарьина жизнь. Позже узнал, что муж Дарьи с первого дня войны как ушел на фронт, так и пропал, и осталось у нее на руках четверо детишек.
Лишь один человек из всех находившихся в это утро в саду колхозников не работал. Это был плечистый, невысокого роста мужчина в лисьей шапке. Вначале я решил, что это бригадир или агроном, наблюдающий за работой. Кроме лисьей шапки, на нем были надеты новая ватная стеганка и армейские сапоги с ушками. Зачем-то держал он в руке маленький с махром кнутик, похлопывал им себя по голенищу. То, закуривая, садился на припеке, под оттаявшую, голую еще вербу, то развалисто похаживал в междурядьях сада, затрагивая шутками работавших не разгибая спины женщин. Женщины его шуток не принимали. А один раз Дарья, с которой он заговорил было игривым тоном, сердито его оборвала:
— Ты бы, Филипп, взял, как другие, лопату да зарывал сохи.
— Хворый я, — сутуло повел плечами мужчина.
— Как осенью вино пить — здоровый, — напомнила ему Дарья.
— Так то вино. И сторожевая моя должность мне не дозволяет, — отходя от Дарьи, попробовал отговориться мужчина в лисьей шапке. Но не так-то, видно, легко было отделаться от проворной на работу и на язык солдатки.
— Знаем! — жестко бросила она, поднимая голову и разгибая поясницу. — Для колхоза, Филипп Слепцов, тебе всегда и хворость и должность не дозволяют. А завтра, как нас тут не будет, ты в саду среди корней будешь свой огород разбивать — рубашка взопреет. Знаем, за какую выгоду при молодых летах в сторожа записался!
Тот, кого Дарья называла Филиппом, дернулся от этих ее слов, как от удара кнутом, распрямился, сузившиеся глаза его черным огнем полоснули по лицу солдатки. Но он ничего не сказал и, как-то странно заводя одно плечо вперед, быстрыми шагами ушел на другую половину сада. Больше до самого конца дня к белевшим среди виноградных лоз женским платкам не приближался.
Провожая глазами плотную, с обвисшими плечами фигуру Филиппа Слепцова, припомнил я, как недели две назад видел его выуживающим из разлившегося Дона бревна. Где-то в верховьях половодье прихватило напиленный за зиму строительный лес, и поплыли по течению шестиметровые вербы и вязы. Зацепив из лодки веревкой дерево, Слепцов подтягивал его к берегу и, взвалив без посторонней помощи на плечо, чернея от натуги, тащил к своему дому. Несмотря на свою «хворую» немощь, дотемна хлюпался в студеной донской воде, носил на себе огромные, отяжелевшие от сырости
…Вечером, медленно возвращаясь из садов рядом с Николаем Ивановичем, узнал я и другие подробности из жизни Филиппа Слепцова.
До колхоза имел он четыре пары огромных — рога не достанешь — быков, а в колхоз пришел записываться неимущим, с одним кнутиком на красном караичевом кнутовище. Может быть, еще с тех дней и сохранился у него этот самый кнут, каким он сегодня похлопывал себя по голенищу, расхаживая в междурядьях сада? В минуты пьяной откровенности иногда пробалтывается Филипп Слепцов, что побаивался он тогда, как бы его не раскулачили. А то бы ни за какие деньги не пошел в колхоз, «под откос своей жизни».
«Имущество я размотал», — сощурив один глаз, признается Слепцов И его запойно-желтое, вислоносое лицо приобретает при этом птичье, суровое выражение.
Здоровый тридцатипятилетний мужчина, он с первого дня запросился в колхозе на стариковскую должность — сторожем виноградного сада. Стал выпивать; полеживал в тени узорной листвы, скучая. Ветер оторвет от слеги лозу — Филипп видит и ждет, когда кто-нибудь из колхозников придет и поднимет.
На другое у него сноровки хватало. Филиппова жена бегала в смежный сад соседнего колхоза, срамила молодую вдовую сторожиху за то, что та отбивает у нее мужа.
Оживился Филипп Слепцов, когда в хутор пришли немцы. В слепцовском доме разместился их штаб, во дворе — кухня. Филипп ездил с офицерами на лодке под яр, показывал им, где ловится рыба.
Если бы подольше продержались в хуторе фашисты, может быть, и в чем другом выслужился перед ними, развернулся бы пошире. Но и так не остался в обиде. У людей по хутору солдаты все сундуки и закрома вымели под метлу, порезали кур и свиней, а Филиппова жена отбросами с офицерской кухни выкормила двух кабанов — на ноги не вставали.
С возвращением наших снова стал запивать Слепцов, ушел на свою тихую должность. Возобновилась его старая любовь с молодой сторожихой, бегает жена в сады на расправу. Но не одно стремление отлежаться «под откосом жизни» тянет Филиппа под лиственную сень виноградного сада.
Дарья говорила правду. Весной, как только оттает на крутом склоне земли, Филипп и его жена начинают сажать среди кустов винограда бахчу и огород. Соток здесь усчитывать никто не догадается, засади хоть весь сад. На открытом лучам солнца и влажном склоне хорошо вызревают и капуста, и арбузы, и дыни. Слепцов хозяйски покрикивает на приходящих пропалывать виноград колхозниц, чтобы они не потоптали огудины.
К осени же, когда поспевает виноград, жена Филиппа почаще наведывается к мужу в сад с корзинкой. Тесть Филиппа выкатывает из погреба на середину двора сорокаведерную бочку, осматривает и заменяет проржавевшие обручи. Натуральное вино из донского чубука крепкое и вкусное. Кто-то посадил тот чубук, кто-то отогрел, укрывал землей от мороза, кто-то поднимал ближе к солнцу на опорах. Чье-то — может, многодетной вдовой солдатки Дарьи — здоровье помянет Филипп Слепцов, припадая по праздникам к кружке…