В унисон
Шрифт:
Они зашли внутрь, Генджи судорожно взглянул на часы. Без пяти семь. Хидео что-то говорил ему об этой встрече и даже звал с собой, но Генджи – такой дурак! – отказался, потому что думал, что разговор с Мамору Аямэ затянется. Теперь, когда доступ ему закрыт, нужно найти другой способ проследить за этим парнем.
– Ты что тут забыл?! – раздалось совсем рядом.
Обернувшись, Генджи в сумерках разглядел хрупкую фигурку Лили. Она зябко куталась в легкую ветровку, перевязанные яркой лентой волосы нежно обдувал ветер. Лили нахмурилась, ожидая от Генджи какого-нибудь ответа.
Что он мог сказать? Что его сюда занесло ветром?
Он не мог справиться с обуявшей его злобой. Мало того, что он стоит тут как истукан, так еще и Лили его заметила!
– Куда ты идешь? – сиплым голосом спросил он.
Наверное взгляд у него сейчас как у безумца, которого застали врасплох. Лили сама осталась в замешательстве от его неожиданного вопроса. В ответ она лишь что-то пролепетала, а после и вовсе вскрикнула, когда Генджи вскинул руки, чтобы схватить ее.
Что он, в самом деле, делает? С ума сошел со всеми этими слежками, преследованиями, допросами. Возомнил себя великим детективом, и теперь лезет в эти непроходимые дебри в надежде докопаться до истины. Не дурак ли?..
– Идиот! – донеслось до него сквозь мутную пелену.
Лили испуганно пятилась.
– Прости. – Генджи отошел, плавно опуская руки. – Не хотел напугать. Ты в «Мизуми»?
– Да, – недоверчиво ответила она, обходя его. – А ты?
– Я расскажу тебе завтра при встрече. Можешь помочь мне? От этого зависит то, что я тебе завтра скажу.
– Мне неинтересно то, что ты мне хочешь сказать, Генджи. Ничего, кроме совместной работы.
Однако он заметил, как взгляд у нее вспыхнул заинтересованностью. Она старалась скрыть это мерцание, спрятать его за маской напускного равнодушия, но Генджи раскусил ее – плохая из нее актриса, очень плохая.
– Ты уверена? Это касается… убийств Безумца.
Лили невольно подалась вперед – она едва не оступилась, но вовремя удержала равновесие. Генджи подхватил ее под локоть, игнорируя лепет о том, что все с ней в порядке и поддерживать ее не нужно.
– Что ты предлагаешь мне сделать? – спросила Лили, складывая руки на груди.
– С Хамадой-сан только что встретился какой-то парень, у него в руках красная книга. Попробуй узнать о нем что-нибудь – все равно что. Желательно, в какой он учится школе и чем занимается после нее. И спроси, знает ли он Мамору-сан. Это очень важно!
– Ты что, следил за ним? – Лили удивленно подняла брови.
– Вроде того.
– Сталкинг – ужасная вещь, ты знал?
– И давно ты такая принципиальная?
– Всегда такой была. А вообще, мне просто любопытно: почему ты решил следить за ним? Что такого в этом парне? Тебя привлекла его красная книга что ли? И причем тут Мамору?
Она бы продолжила осыпать его вопросами, если бы Генджи бесцеремонно не прервал ее:
– Тебе бы поспешить, а то скоро семь, а ты еще не внутри.
– Ты точно расскажешь мне завтра, зачем тебе это было нужно?
– Обещаю.
Лицо Лили осветила довольная улыбка – за последние дни, которые Генджи приходилось видеть Лили, ее лицо ни разу еще не осеняла такая яркая радость. Наверное, она просто со скуки бесилась, раз такое простое дело – слежка за объектом – вызывает у нее сильный восторг и ажиотаж.
Уходя, она кинула ему вслед:
– Ловлю на слове, сталкер!
Хидео:
Огни загорались постепенно – сначала фонари на обочинах безлюдных дорог, затем свет в домах и магазинах. Яркий свет выхватывал предметы, заставляя их отбрасывать резкие угольные тени – так забавлялся мир, впадая в ночное неистовство.
Хидео вышагивал по полупустынной улице, где редко бродят прохожие. Все веселье – в городе, среди ресторанов, магазинов, ночных клубов и людных, слишком людных подворотен. Хидео не выносил этой гнетущей темноты, он неосознанно боялся людей, что ходили мимо него, избегал пересечения взглядами, бежал от разговоров.
Впереди него город только просыпался, здесь же как будто никто и не вставал. Тихо, одиноко, скучно. Здесь всегда такая дорога; жить в тихом районе на окраине города – значит терпеть постоянную тишину и скуку. Хидео уже давно к этому привык, однако воспоминания, прочно врезавшиеся в его сознание, каждый раз вытаскивали из глубин недовольство и неудовлетворение, которое Хидео так старался скрыть.
Он редко выбирался по вечерам в город, а если и выбирался, то ненадолго, но каждый такой раз, когда Хидео оказывался в суматохе, его неистово поражала кипящая, бурлящая всеми потоками жизнь в Сага. Люди здесь жили без ощущения времени, его зыбкие рамки никого не волновали, и все спокойно выходили за них, предаваясь наслаждениям в шумных компаниях. Хидео следил за ними, следил за этими людьми, каждый раз думая: почему им так нравится веселиться? Что они скрывают под маской радости и беззаботности? Неужели не надоедает им всякий раз проводить одни и те же ритуалы в кругу таких же фанатиков, одержимых призрачным счастьем?..
Он не мог понять этого, не мог даже определить свое отношение к тому, что видел. Это просто не поддавалось рационализму – веселиться, потому что другие веселятся? А может, веселиться, заставляя впадать в веселье других?
Все еще было странно, как это он согласился на эту вечеринку. Совершенно ничего необычного, лишь только глупое предложение поддаться стадному инстинкту – посидеть в кругу таких же людей да поговорить о том, о чем обычно говорят все они.
Лили он так и не пригласил, никого не позвал, решив разведать обстановку в одиночестве. Ему не хотелось признаваться себе в том, что с ним просто никто не захотел пойти. Лили, и без того расстроенная, вряд ли бы согласилась проводить вечер в компании соседа-одноклассника да несуразной девчонки, которая, точно гром среди ясного неба, появилась в их жизни и все тут вверх дном перевернула.
Странности, которые Хидео замечал на протяжении вот уже трех дней, его все не отпускали – они давили на него, сжимали в тисках, заставляя от собственной же тени приходить в неописуемый ужас. Появление Мичи можно было бы отнести к тем же странностям. Она грезилась ему в зеленовато-синем свете, точно земля и небо перемешались между собой в невообразимую кашу. Синий – цвет страха, цвет, каким могла бы обладать бездна, в которую смотришь до тех пор, пока она не начинает смотреть в тебя. Лили в его представлении была светлее, аккуратнее, мягче. В ней совсем не было тьмы – один только свет. Она проста и понятна, в ней не скрывалось каких-либо тайн или подводных камней. Всякая эмоция в своей полноте отражалась на ее лице, а перепады настроения служили лишь подтверждением ее абсолютной искренности.