В Венеции
Шрифт:
— Силы тебе изменяют, отец?
— Да, сынок, слабею… Теперь мне недолго осталось мучиться… А я все надеялся, что увижу опять дневной свет, твою мать и сестру…
— Мать и сестра умерли, отец!
Старик застонал. Джакопо опустился около постели.
— Это неожиданный удар, — сказал, наконец, старик.
— Отец, они уже давно умерли!
— Почему ты мне раньше не сказал этого, Джакопо?
— У тебя и без того много было горя.
— А ты-то как же? Ты ведь один останешься… Дай мне руку… Бедный
Браво приблизился к ложу и взял дрожавшую руку отца; она была холодная, влажная.
Громкий удар в дверь прервал прощание.
— Иди, Джакопо, — сказал один из солдат. — Совет тебя ждет!
Джакопо почувствовал, как задрожал отец, и ничего не ответил.
— Если бы они оставили тебя еще на одну минутку! — прошептал старик. — Я тебя долго не задержу.
Дверь отворилась; свет от лампы проник в тюремную камеру. Но страж сжалился и закрыл ее. Джакопо очутился опять в темноте. Благодаря этому кратковременному свету, он успел уловить последний взгляд отца: хотя смерть была уже в этом взгляде, но он выражал в то же время нежную любовь.
— Это добрый человек; он жалеет нас, — прошептал старик.
— И они не нашли в себе сил оставить тебя одного в эти минуты!
— Да, я счастлив, что ты около меня, сынок. Ты ведь, кажется, сказал, что мать с сестрой умерли?
— Да, отец, обе умерли.
Старик тяжело вздохнул. Послышался хриплый вздох; Джакопо уткнулся лицом в одеяло. Наступила глубокая тишина.
— Отец! — сказал Джакопо и задрожал, не узнав собственного голоса.
Ответа не было. Коснувшись рукою отца, он почувствовал, что тело старика холодеет. Перед ним лежал недвижимый труп…
Когда дверь в камеру отворилась, Джакопо спокойной и твердой походкой вышел к солдатам. Он поднял руки, чтобы на него надели цепи, и пошел за провожатыми в помещение тайного судилища. Через несколько минут он стоял вновь перед Советом Трех.
— Джакопо Фронтони, — сказал секретарь, — тебя обвиняют еще в другом преступлении, совершенном недавно в нашем городе. Знаешь ли ты благородного калабрийца, домогающегося звания сенатора и уже давно живущего в Венеции?
— Знаю, синьор.
— Приходилось ли тебе быть с ним в каких-нибудь сношениях?
— Да, синьор.
Судьи напряженно слушали.
— Известно ли тебе, где теперь находится дон Камилло?
Джакопо медлил ответом.
— Можешь ли ты сказать, почему молодого герцога нет во дворце? — повторил секретарь.
— Ваша миоость, он оставил Венецию навсегда.
— Почему ты знаешь? Неужели он взял себе в доверенные наемного убийцу?
Джакопо молчал.
— Я спрашиваю тебя: признавался ли тебе в этом герцог?
— Да, синьор, дон Камилло мне сказал, что он не вернется больше в Венецию.
— Но это немыслимо! Ведь он лишится всех своих надежд и большого состояния.
— Он утешится,
Среди судей произошло движение, и один из них, тот, что был в красной мантии, приказал страже удалиться. После ухода солдат допрос продолжался.
— Ты сделал важное сообщение, Джакопо, и если ты нам сообщишь и подробности, то это может сохранить тебе жизнь.
— Я не могу сообщить вам ничего нового, синьоры, потому что вам известен побег дона Камилло, и я надеюсь, что исчезновение дочери Пьеполо для вас тоже не новость.
— Ты не ошибаешься, Джакопо, нам все это известно, но ты можешь сообщить нам подробности, которых мы не знаем. Не забудь, что, обсуждая твою участь, Совет примет во внимание твою искренность.
На лице обвиняемого вновь появилась улыбка, заставившая его судей опустить глаза.
— Для смелого влюбленного все пути открыты, синьоры, тем более, что при средствах дона Камилло он мог бы найти тысячу пособников, если бы в этом явилась необходимость.
— Ты не говоришь прямо, Джакопо, и этим ты можешь навлечь на себя гнев Совета. Говори: кто были его помощники в бегстве?
— У него было много верных слуг и смелых гондольеров, ваше превосходительство.
— Все это нам хорошо известно… Но его исчезновение имеет в себе что-то странное. Уверен ли ты, что он бежал?
— Синьор, так разве герцог все еще в Венеции?
— Мы тебя об этом и спрашиваем, потому что тебя обвиняют в убийстве дона Камилло.
— А также и в убийстве донны Виолетты?
— О ней мы ничего не знаем. Что ты скажешь против этого обвинения?
— Синьоры, чего ради я буду выдавать мои тайны?
— Так ты хочешь нас обмануть!.. Не забудь, что у нас там… в камере под свинцовой крышей, есть один заключенный, взявшись за которого как следует, мы заставим тебя сказать правду.
Джакопо смело поднял голову; видно было, что его ничто теперь не страшило. Но взгляд его был грустен, и в голосе его слышалась тоска.
— Синьоры, тот узник, о котором вы говорите, свободен от вашей опеки.
— Ты забываешься, Джакопо, позволяя себе шутить с нами.
— Нисколько, синьоры, я говорю правду.
— Так твой отец?..
— Умер, синьоры! — произнес Джакопо.
Два пожилых члена Совета переглянулись с удивлением, а младший из них прислушивался с интересом человека, который приступает к изучению новых и тяжелых обязанностей. Оба старика, поговорив между собою, передали, что находили нужным, синьору Соранцо.
— Хочешь ли говорить по совести, Джакопо, и открыть нам все, что ты знаешь относительно бегства неаполитанца? — продолжал судья, когда их совещание было окончено.
Джакопо не проявил ни малейшего волнения, слыша скрытую угрозу судьи, и после минутного размышления ответил: