В военном воздухе суровом
Шрифт:
– Атака отбита, разрешаю посадку, - говорит в микрофон командир, садится в автомашину и спешит проверить результаты работы первой эскадрильи майора Галущенко.
Красиво она сработала, ничего не скажешь. Миша Талыков, стоявший рядом, первым нарушил молчание:
– - Вот теперь мы собрались с силами!
– И зачем-то притопнул каблуком. А я тогда подумал: "Да, это уже не тот полк, когда пришлось воевать на двух штурмовиках".
...Полк был готов к отлету на передовой аэродром, но вдруг последовало новое распоряжение: седьмой гвардейский будет ночным. Это новость! Нам и слышать
В крайних саклях аула вечером стоял галдеж.
– Не пойму, какой толк, что будем летать ночью?
– А такой толк, что меньше будет потерь. Вон девчата из полка Бершанской по ночам тарахтят на У-2, - многие из них уже "наклепали" по триста боевых вылетов. А ведь у них вместо брони фанера да полотно. У штурмовиков, как известно, редко кто до пятидесяти вылетов дотягивал.
– Теперь, братцы, прощай бреющий, на высоту нас загонят: в потемках мигом в гору воткнешься.
– А если загонят на высоту, тогда уж стрелять не придется, только бомбить с помощью КС-42...
– И групповая наша слетанность насмарку пойдет...
– Это почему же?
– А как же ты, интересно, в темноте будешь держаться в строю? Даже пешие в ночных переходах друг другу на пятки наступают.
– Соседа по навигационным огням можно видеть. Для чего же, по-твоему, их установили на концах крыльев и на хвосте?
– Если хочешь знать, так "ночники" их включают только при взлете и посадке. Будешь с огнями летать, немецкие зенитчики только спасибо скажут: даже без прожекторов лупить будут. Ночные истребители по огням легко находят...
– Братцы! А как же мы цели ночью отыскивать будем?
– Придется осветительные бомбы брать.
– А фугасные куда подвешивать?
На этот вопрос охотника отвечать не нашлось.
И началась в наших головах великая путаница. И это после конференции, когда все вроде бы стало на свои места.
На следующий день откуда-то привезли с полсотни фонарей "летучая мышь", расставили их на летном поле: ночной старт. Прожектора для освещения посадочной полосы не было. Прилетел на У-2 боевой летчик из ночного полка нас вывозить.
Летали мы от заката до рассвета несколько ночей подряд, и на удивление дело с переучиванием пошло очень быстро. Молодежь вылетела самостоятельно. А до чего приятно летать ночью на У-2! Воздух спокоен, и самолет плывет, не шелохнувшись, словно в сметане. Вокруг чернота, лишь слабо мерцают приборы, да на аэродроме тускло светят редко выставленные в два ряда фонари, напоминая улицу мирного города в поздний час. Видеть это на фронте непривычно: ведь все населенные пункты затемнены, машины но дорогам ездят без фар. Глядя вниз, невольно уносишься мыслями к безмятежным довоенным дням.
Мы стояли на старте и следили за пролетавшим над нами самолетом. По звездному небу бежали три огонька: красный, зеленый и белый. И если бы не тарахтение мотора в ночной тишине, можно было бы принять их за полого падающие звезды. Это сержант Остапенко выполнял самостоятельный полет по кругу.
– Хохол-то твой землю носом роет, - одобрительно сказал командир.
– закричал он. Бросились врассыпную выполнять команду. Только теперь услышали отдаленный завывающий гул немецкого "ночника", спешившего до рассвета перелететь линию фронта.
На востоке, со стороны Махачкалы, уже светлело небо. Техники закапывали опаленную взрывом воронку. Ни один человек, ни один самолет у нас на аэродроме Исти-Су не пострадал.
Мы уже тряслись в грузовике по пути в аул и клевали носами.
– А фриц этот тоже по кирзовому сапогу отбомбился, - послышался голос Ивана Остапенко. Сидевшие с ним рядом хохотнули.
– А ты откуда знаешь?
– спрашивает кто-то.
– Видел...
– Остапенко сделал паузу и начал плести: - Поравнялись это мы с ним на встречных курсах, фриц первый меня заметил и спрашивает: "Эй, рус-Иван, не на Моздок ли собрался, нашу переправу бомбить?" - "Да нет, - отвечаю, - я только сегодня самостоятельно вылетел".
– "Ну тогда мотай отсюда подальше, я сейчас по вашим огням шарахну!" - "Так дай мне вначале приземлиться, как же я без огней сяду? Я и по званию всего-навсего сержант..." - "Не говори мне под руку, целиться не мешай!" - заорал ихний ас, а сам, вижу, кирзовый сапог с левой ноги начал стягивать...
В кузове дружно засмеялись. Холобаев на ходу открыл дверцу кабины, вырос на подножке:
– Опять Остап травит?
...Программа полетов на У-2 заканчивалась, и настало время вылетать ночью на ИЛе. Кто полетит первым? Намеревался сделать это сам Холобаев, но его, как на грех, в эти дни замучили приступы язвы желудка. Он и на старте не расставался с грелкой. Вызвал он майора Галущенко, спросил:
– Тебе ночью на СБ летать не приходилось?
– Приходилось.
– А на ИЛе полетишь?
– Полечу, - не раздумывая, ответил тог.
– Только первый полет надо бы в вечерних сумерках сделать, чтобы постепенно глаза к темноте привыкли.
– Хорошо. Полетишь на спарке, а в заднюю кабину майора Хашпера с собой возьмешь. Один майор - хорошо, а два - лучше.
Еще не стемнело, а УИЛ-2 с двумя майорами вырулил на старт и пошел на взлет. Сделал один круг над аэродромом, точный расчет и мягкая посадка на три точки. Летчик снова дал полный газ. После отрыва самолет круто пошел вверх, направился в зону повиражить, чтобы дождаться темноты.
Ждать пришлось недолго. Со стороны Кавказского хребта в долину быстро наползала темень. Вскоре и штурмовика не стало видно, а потом он зарокотал над аэродромом. Мы его обнаружили, но не столько по навигационным огням, сколько по лохмам пламени у патрубков. Многие удивлялись этим огненным языкам.
– Его и с потушенными огнями, оказывается, можно легко найти, - протянул кто-то разочарованно.
– На У-2 совсем другое дело.
– На У-2 пять цилиндров, и выхлопные патрубки в коллектор помещены. А здесь из двенадцати цилиндров наружу огонь хлещет...
– объясняет техник.