В ворохе чувств, или Разведена и очень опасна

Шилова Юлия Витальевна

…А затем… затем стало так много света, что он начал слепить глаза и я уже не могла ничего видеть. Свет меня слепил, выжигал глаза и приносил самую настоящую боль. Господи, ну почему так светло? Ну почему? Только бы немного темноты… Совсем немного…

Мне было страшно умирать еще и оттого, что где-то там, в какой-то больнице, на больничной койке лежал человек, который ждал этой встречи, считал минуты, а я так и не успела сказать ему о своей любви… Он попал в нелепую аварию, потому что понял, что его жизнь без меня просто разваливается. Ему не хватает меня, как собственных рук, как собственных глаз и как собственных мыслей… Где-то там остался мой

брат, который тоже ждет этой встречи, который знает, что я очень сильная, что я всегда смогу за себя постоять и что во мне столько духа, что мне может смело позавидовать любая, даже самая отчаянная девушка.

А совсем рядом умирает беглый солдат… Несмотря на то что он сошел с ума, он ведь тоже чувствует смерть… Он ощущает запах дыма и видит огонь… Он так и не пришел в себя и не обрел разума. И все же он почувствовал смерть. Он тоже осознал, что пройдет немного времени, и его уже не будет.

А вообще я очень любила жизнь. Несмотря на весь трагизм, который она мне преподнесла, я очень сильно ее любила. Ведь жизнь прекрасна! Несмотря ни на что, она все же прекрасна! Я испытала, что такое молодость, и мне очень жаль, что мне никогда не узнать, что же такое старость. Жизнь не так страшна и убога, как о ней говорят, несмотря на тот малоприятный факт, что за рождением человека следует его смерть, что если человек что-то обретает, значит, придет время, и он обязательно что-то потеряет, что за самым лучшим может последовать самое худшее. Несмотря на все это, я очень любила жизнь!

Мне очень жаль, что я многое не успела в этой короткой и так быстро развалившейся жизни. Не успела по-настоящему выйти замуж, не узнала, что же такое материнство. Мне очень жаль, что время, которое мне было отпущено, так быстро закончилось и что для меня в нем больше нет места! А ведь я даже не почувствовала, что я умру. Если бы я знала, что это произойдет так быстро, я бы поспешила жить. Я бы обязательно поспешила.

Наступил момент, когда я уже плохо что-либо понимала и что-либо видела. Я не закрывала глаз, просто на них была какая-то пелена, которая очень сильно мешала зрению. Я уже ни о чем не думала, ничего не ощущала. Мне было ясно, что если бы я заранее знала, что скоро умру, Я БЫ ПОСПЕШИЛА ЖИТЬ. Я бы обязательно поспешила.

Еще немного, и мне откроется тайна, которую все боятся и о которой боятся даже говорить вслух. Мне откроется тайна смерти. Еще немного, и я узнаю, как останавливается сердце и как по жилам перестает течь кровь… Еще немного… Мне кажется, что я уже вижу… Я вижу то, что находится за порогом смерти, я отчетливо это вижу… Если я умираю, значит, я прожила все, что мне отпущено. Как жаль, что мне так мало отпущено… Как же жаль! Другим отпущено много, но они сами уходят из жизни. Они просто устают и не хотят жить. Они не видят смысла жизни и постоянно его ищут. Они не понимают, что смысл жизни в отсутствии всякого смысла. Они уходят из жизни, сводя с ней окончательные счеты. А я так хочу жить! Господи, как же сильно я хочу жить… Как сильно! Ведь я еще не нажилась. Я еще ни черта не нажилась… Мне хотя бы еще немного… Самую малость. Если бы Господь отпустил мне еще, я бы так ценила жизнь… Так бы ее ценила…

А где-то там по-прежнему будут жить другие люди, и у каждого из них будет своя жизнь. Но в этой жизни не будет меня. Меня просто больше не будет! Меня помянут… Меня будут вспоминать… Обо мне будут говорить… Меня будут помнить. Но это будет только вначале. В самом начале. Когда еще будут свежи воспоминания и близки разговоры обо мне… Но пройдет

время, и меня забудут. Будут пролетать весны. Кто-то другой будет смотреть на небо и громко кричать: «Грачи прилетели!» Кто-то другой будет вешать скворечники и рвать первые подснежники. Это будет кто-то, но это буду не я… Потому что меня нет и меня уже почти не стало… Как жаль, что я уже не смогу услышать красивую музыку, поставить свой любимый диск и СТАНЦЕВАТЬ ТАНЕЦ ДИКИХ.

Впереди неизвестность. Я уже перестала испытывать страх перед неизвестностью. Мне было горячо, но ничего не жгло. Было странное состояние, я никогда не испытывала ничего подобного раньше. Словно что-то непонятное появилось у меня внутри, постепенно съедая меня по кусочкам, и это что-то было настолько сильное, что оно пустило в меня свои мощные корни. А затем мне стало неимоверно легко… Что-то отпустило меня без боли… И все… Провал… Я ПОНЯЛА, ЧТО МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ. МЕНЯ НЕ СТАЛО…

Глава 17

Когда я открыла глаза, я тут же попыталась понять, где именно я нахожусь, в аду или в раю. Увидев перед собой стены, выкрашенные в голубовато-белый цвет, я сразу поняла, что это больничные стены, а если это больничные стены, то это значит, что я осталась жива. Я попробовала немного пошевелиться, но у меня ничего не получилось. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, потому что мое тело какое-то неподвижное. Но я могу слегка повернуть голову, самую малость. Я вижу, что из моей забинтованной руки, из совсем маленького окошечка между бинтами торчит игла капельницы, по которой стекает лекарство. Я вижу солнечные зайчики на стене. Значит, на улице светит солнце.

Я делаю попытку припомнить все, что со мной произошло в последнее время, и… вспоминаю себя привязанной к стулу. А затем этот огонь. Такой сильный, яркий… Он пожирал на своем пути все… А затем… Затем я вспомнила, как меня не стало… И вот я уже здесь. Я попыталась приподнять голову, но почувствовала совершенно невыносимую боль.

– Ты как, дочка? Никак пришла в себя? – Надо мной склонилась пожилая женщина.

– Кто вы?

– Называй меня просто Глаша.

– Где я? – Я задала вопрос и снова ощутила страшную боль, которая пронзила все мое тело. – Я в преисподней?

– На грешной земле, – улыбнулась бабуля.

– Странно… У меня не было шансов выжить.

– Тебе больно?

– Очень.

– Потерпи. Главное, что осталась жива. Я тебе сейчас уколю обезболивающий.

После того как женщина сделала мне укол, она погладила меня по голове и сказала ласковым, ободряющим голосом:

– Потерпи, моя хорошая. Потерпи. Теперь долгое время будет больно, но нужно терпеть. Главное, что тебе подарена жизнь, а все остальное приложится.

– Но я помню, как меня не стало…

– Ты не умерла. Бог решил, что ты еще не должна умирать, что слишком рано, и он дал тебе силы для того, чтобы выжить. Все наладится. Вот увидишь, все наладится.

Я закрыла глаза и почувствовала, что очень хочу спать.

– Мне кажется, я умираю… – В моем голосе появился испуг.

– Я сделала тебе укол, и сейчас ты должна уснуть.

Я провалилась в глубокий сон и очнулась, когда на улице было уже темно. Рядом с моей кроватью висела лампа дневного освещения, от которой у меня тут же заслезились глаза. Около меня сидела та же женщина, держала на коленях открытую книгу и посапывала во сне. Я по-прежнему чувствовала боль, но на этот раз она была уже более тупая, можно сказать, терпимая.