В воздухе - испытатели
Шрифт:
– Знаю, Николай, знаю. Ты расскажи свои впечатления о прыжке с четырнадцати тысяч метров. Как там, на такой большой высоте, все-таки? Ведь прошло почти двадцать лет, а рекорд этот так и не побит.
– Тяжеловато там. Все у тебя в организме на пределе... Когда начали медленно открываться люки, я увидел... Как тебе лучше об этом сказать?.. Изморозь голубоватая в воздухе. Непривычная такая... А земля далеко-далеко. Мы поднялись и начали переключаться на питание кислородом с бортовых баллонов на свои кислородные приборы. Никакого резервного времени здесь нет, и если, скажем, оказался неисправным твой кислородный парашютный прибор, то времени снова переключиться на бортовые баллоны уже не было.
– Героические вы ребята, парашютисты! Ведь дневные и ночные групповые рекорды с одиннадцати тысяч, дневные и ночные групповые с четырнадцати, одиночный рекорд Николая Никитина с шестнадцати тысяч держатся до сих пор!
– Да, держатся. Очень тщательно готовились мы к этим рекордам. Сколько их установили, такими большими группами прыгали, и все было всегда при прыжках нормально.
– Разве у тебя перехлестывания строп никогда не было?
– Почему не было? Было и перехлестывание! Глубокое даже... Но это же не во время рекордных прыжков. Помню, выполнял я тренировочный прыжок с вертолета Ми-4 со спортивным парашютом, у которого купол был круглой формы, со щелью. Щель для управления куполом в воздухе... Высота прыжка была восемьсот метров. Выпрыгнул, открыл парашют и, как оно, бес его знает, но произошло глубокое перехлестывание купола стропами. Стал он вращаться вправо и меня вращать. Да так сильно! Лечу вниз, а меня вращает и вращает... Смотрю вверх: ребята уже вон где с раскрытыми парашютами остались!..
– Раскрывал бы запасной...
– Запасник в это время раскрывать бесполезно: закрутится и он. Запрещено это делать инструкцией.
– А что же делать?
– Резать стропы! Сейчас уже сконструированы замки для отцепки купола в воздухе, а тогда их еще не было и нужно было резать стропы. Спасение только в этом.
– А высота у тебя маленькая...
– В этом-то и беда вся. Я уже сколько метров пропадал! Быстро ищу перехлестнувшие купол стропы, хватаюсь за них левой рукой, а правой достаю из кармана на ранце запасного парашюта нож. Кстати, Петра Долгова нож у меня был. И раз!.. Но стропичка, которой нож привязывается, как назло, короткая, и он вырвался из руки. Но я поймал его все-таки. Натянул стропы и обрезал их. Купол после этого вывернулся наизнанку, но работал хорошо. На высоте четыреста метров я тогда обрезал стропы...
– Да, героические вы, парашютисты, люди! Честное слово, героические!
...Долго мы еще в тот вечер говорили с Жуковым. Говорили об испытаниях, о войне... Николай Павлович поинтересовался: как воевали стрелки-радисты или младшие командиры, как назвал он их. Вспомнив его случай с катапультированием, когда загустела смазка при понижении температуры, я рассказал ему эпизод из боевой жизни, когда в критический момент на Пе-2 Леонида Боброва замерзла смазка в пулемете.
Произошло это под Сталинградом.
В сентябрьское
После пролета линии фронта Бобров и Малущенко увидели по пыльному следу на находящемся в двадцати пяти километрах впереди их аэродроме Тузов взлетающую пару немецких истребителей. Сбросив по стоянке аэродрома бомбы, сфотографировав его и сосчитав самолеты, экипаж после разворота лег на обратный путь, но туг же был атакован уже набравшей высоту парой "мессершмиттов".
Самообладание и выдержка, умноженные на хитрость и мастерство, сыграли в этом воздушном бою решающую роль. Тот, кто так же, как и парашютисты, в критическую минуту не падает духом, а ищет выход из, казалось бы, самого что ни на есть безвыходного положения, обязательно победит!
Ведущий пары "мессеров", выполнив поспешную атаку и определив, что у штурмана Пе-2 отказал пулемет, решил поиграть с нашим самолетом, как играет кот с пойманной мышкой. Он установил "мессер" рядом с Пе-2 и открыл фонарь кабины. Наши ребята увидели на фюзеляже "мессера" всяческие разрисовки. Здесь была даже и змеевидная спираль, которая, вероятно, по замыслу фашистов должна ввинчиваться в предстоящую жертву, как ввинчивается штопор в пробку ромовой бутылки.
Малущенко тем временем быстро разбирал пулемет, ругая механика по вооружению за то, что тот "набухал" так много смазки. А Бобров, оценив обстановку, сказал скороговоркой:
– Ух, сволочь фашистская! Сейчас мы тебе покажем... Ратников!
– Слушаю, командир!
– У тебя "ШКАС" в каком окне установлен?
– В правом, командир!
– Поставь его в левое окно!
– Сейчас...
– Командир, "мессеры" справа! - раздался тревожный голос Малущенко.
– Вижу! Ратников, поставь, говорю тебе, "ШКАС" в левое окно. Я разверну машину вправо вниз, под ведущего "мессера", а ты дашь по нему очередь из "ШКАСа". Подлиннее только дай очередь.
– Понял, командир!
– Обожди, обожди... Отставить "ШКАС"! Не достанешь с него... Будешь бить по ведущему из "Березина". Сделаю разворот назад с очень большим креном. Бей без промаха! Понял меня!
– Понял!
– Только бей без промаха!
– Постараюсь, командир.
– Задержка устранена! - доложил в это время Малущенко.
– Хорошо! - сказал Бобров. - Смотри теперь за ведомым.
И он с креном девяносто градусов бросил машину вправо вниз, под ведущего "мессера".
"Брюхо" немецкого истребителя оказалось у Ратникова как на ладони.
Длинная очередь из "Березина", и истребитель, перевернувшись через крыло и сильно задымив, пошел штопором к земле.
Ведомый "мессер", увидев все это, взмыл, как ужаленный, влево вверх и подался восвояси.
Так на одиночном бомбардировщике Пе-2, уступающем паре "мессершмиттов" в маневренности и вооружении, экипаж Боброва одержал победу. Причем одержал ее над вражеским аэродромом.
Этот замечательный экипаж выполнил вместе за войну 216 боевых вылетов.
Леонид Бобров и Митрофан Малущенко стали Героями Советского Союза, а Василий Ратников награжден двумя орденами Славы.
– Да, хорошие ребята были в вашем полку, - выслушав меня, гордо произнес Жуков.
– Конечно, хорошие.