В ярости и под солью
Шрифт:
В одной руке у него был пустой тюбик зубной пасты, а в другой – обрезанная пластиковая трубочка для коктейлей.
– Что? – пробормотал я. – Что я сказал? Что у тебя там не сходится? Я спал, Жора. Дай мне поспать. Пару часов – вот и всё, чего я прошу.
– Ты обещал, что я брошу курить, если ты покуришь со мной.
– Я не буду с тобой курить. Я такого не говорил.
Жора посмотрел прямо на меня. Между нами было сантиметров десять. У него характерно пахло изо рта. Глаза стеклянные.
– Вы меня наёбываете? Тех, кто меня наёбывает, я пизжу. Я пизжусь лучше всех. Китайские приёмы.
– Дай поспать.
– Не обижайся. – Вдруг его
– Я не наёбывал тебя ни физически, ни телепатически – я спал. И я не буду с тобой курить. Мы взяли тебе альфу, потому что ты сказал, что умрёшь, если не покуришь. Ты сказал, что у тебя болят сломанные рёбра и это тебе поможет… Но я не обещал, что буду курить с тобой. Это не моя тема.
– Я знаю. – Он нахмурился, видно, с трудом обработав эту информацию. – Это и не моя тема тоже. – Он удивлённо уставился на пластиковую трубочку в руке и, будто увидев её впервые в жизни, покачал головой. – Я даже не понимаю, какой тут эффект… Может, ты знаешь?
Если бы вы знали Жору, то поняли бы, что он не шутит. Жора смотрел на меня, как растерянный ребёнок. Вот только в магазине у него давно не спрашивают паспорт. Когда мы познакомились – а это было летом 2021-го – Жора был совсем другим человеком. Он работал вместе с Кокой и ещё одним чуваком, Кирюхой, – они торговали майнерами. А потом всё пошло по пизде. И примерно в это же время нас всех бросили девушки. С тех пор никто из нас не работает. Мы только перебиваемся случайными заработками. И вот до чего мы докатились: отпизженный и безмозглый Жорик курит в старой квартире моей матери в пять часов утра! И он не способен понять простейшую вещь: соль его убивает. Такой вот эффект, Жора. А ты как думал?
Но самое печальное – Жорка замечательный человек. Может быть, один из лучших. Отдать последние деньги, последнюю сигарету, убрать хату и что-нибудь приготовить – это всё про него. А он прекрасно готовит. Вчера, когда к Коке, как назло, в день отъезда провалившемуся в мрачный психоз, приехали родители и с криками разогнали нашу наркоманскую братию – потому что ему нужно было собираться на самолёт, – Жора предложил приготовить глинтвейн с пряностями. Мы с Кокой живём рядом, в соседних домах, в старых родительских хатах, так что отнести кастрюлю через дорогу было несложно.
Это был вроде прощальный подарок. Кокин отец принял нашу кастрюлю на лестничной клетке, даже не дал нам пройти. Мать плакала, а он орал, грозно пуча на меня усталые глаза:
– Совсем мозги выдолбил?! Уходите, сейчас же! Коля спит.
Я попросил, чтобы мне написали, когда он проснётся и поедет в аэропорт. Мне не ответили, хлопнули дверью. Печальней всего то, что с Кокой мы знакомы с колясок и я знаю его родителей почти тридцать лет. Ну что ж, такое отношение к наркоманам. Нечего удивляться.
Делать было нечего: мы с Жорой попёрлись ко мне. И пока Жора грел на раскалённом стекле, вырванном из щитка на моём этаже, свою соль, я написывал Коке в «Телеге». Он просматривал сообщения, но не отвечал. Уже засыпая, я решил ему позвонить. Спросил, поехать ли вместе с ним в аэропорт, но Кока был ещё не в себе и ответил грубо:
– Нет. Не приходи. Всё, на связи. – И бросил трубку.
Так Жорик, которому не к кому было вписаться, переехал с Кокиной хаты ко мне. Не дал мне толком поспать и остался торчать у меня. И вот после всей
– Я слил половину. Я думал, мы вместе покурим, ты обещал… Я пиздец испугался: залил всё твоим средством для труб, а там дым… В сифоне. Завоняло пиздец – замазал всё пастой. Теперь не пахнет?
– Спасибо, – сказал я. – Вроде не пахнет.
Хотя откуда мне знать? Я даже не был уверен, не привиделось ли всё это Жоре. Дым из сливной трубы… Ёбаный в рот!
В остальном начало дня было вполне неплохим – но ровно до того момента, пока я не понял, что Жора не собирается сваливать. Ему захотелось сделать мне сомнительный подарок – за то, что я сходил с ним за альфой. Он-то и предложил проверить недавний заказ мефа, который перед отъездом не успел забрать Кока. Точнее, Кока тоже успел побродить по этому лесу – до тех пор, пока ему не стали названивать родители. Проснувшись, он отправил мне корды с комментарием: «было уже темно, поищи сам». А сегодня я и сам не хотел переться сюда за закладкой, но проблема в том, что долго сопротивляться Жорке не смог. Мозг наркомана – странная вещь. «А почему бы и не сходить? – уговорил я себя под конец. – Всё успею, в музей только к половине десятого…»
И вот я на нервах блуждаю в трёх соснах. В голове вспоминаются строчки «Аффинажа»: «В этом жёлто-зелёном я заблудился, / Лес / Никогда не закончится этот».
Но знаете, когда мы наконец выберемся из этого ебучего леса, я собираюсь слить Жорку – как говорится, окончательно и бесповоротно. Мне без разницы, куда он пойдёт. Вот в чём ужасная правда. Быть мудаком мне не хочется, но и слушать его постоянный гундёж, к тому же в такой важный день, у меня больше нет сил. Как вы там говорите? Я, блядь, вообще не в ресурсе.
А самое тупое в моём непродуманном плане вот что: я почему-то уверен, что стоит мне поехать на «Ночь музеев», увидеться и объясниться с Соней, как мы снова будем встречаться. И я почему-то уверен, что это всё исправит. Но для этого я должен успеть привести себя в порядок и не сойти от Жоры с ума. Может, я уже с трудом могу анализировать собственные загоны. Как и все мы, все в нашей компании, я уже и не знаю: живу ли я в воображаемом мире? Есть ли надежда на счастливый исход? Если судить по нашему общему коллективному опыту (на каждого из трёх наркоманов – по похоронившей нас до срока бывшей), мне ничего особо не светит. Но я почему-то уверен, что ещё не поздно исправить хотя бы что-нибудь.
Я хочу быть один. Но уже не могу быть один – во всяком случае, не так, как раньше. Я ищу спасения, закидываясь всем подряд, привожу в старую квартиру моей матери мутных, убитых в хлам типов, трясусь над тремя опустошёнными кредитками, вешаю лапшу на уши работникам банков, продаю всё подряд на «Авито», пытаюсь хотя бы не влезть в микрозаймы и гоняюсь за призраком бывшей. Я вдолбил себе в голову странную мысль, что всё в итоге наладится само собой. Но при этом последние несколько месяцев я делаю только две вещи: вру и беру деньги у матери, которая давно живёт в Новой Москве. И я знаю, что ещё немного – и она уже не сможет меня терпеть. Скоро никто из нормальных людей не сможет. Потому что я снова сорвался, и это уже не смешно. С каждым разом выбираться из этой ямы всё тяжелее. Вот такие дела.