В зените

Гуревич Георгий

И как результат всех этих усилий, точка на графике — толщина твердого слоя 27 метров.

22, 27, 29, 34, опять 22, 20, 40, в одном месте 11 метров — все время я шел по непрочной корочке вулкана. И даже не знал, насколько она долговечна, не проламывается ли то и дело извержениями, не начнется ли извержение в следующую секунду? Я считал, что узнаю это, дойдя до берега огнеупорной равнины. Посмотрю на открытую лаву и увижу: спокойна ли она? Так или иначе хотя бы полтораста километров надо было пройти.

И я прошел их. Сейчас легко сказать «прошел». А было трое суток борьбы с ураганом, трое суток

бомбежки горячими булыжниками, увесистыми глыбами, целыми скалами. Помню, как, не сумевши увернуться, я лежал под одной из скал, беспомощный, словно буян в смирительной рубашке, брыкался, сдавленным голосом отдавал распоряжения киберам, где что резать, что скалывать и как скалывать, чтобы скафандр не повредить. Освободили меня кое-как. А потом оказалось, что я все равно не могу идти, потому что антигравитатор смят и притяжение чувствуется в полной мере, одиннадцать с половиной «же», я лежу, корчусь, словно раздавленный червяк, а подняться не могу, сил не хватает. И вместо благодарности я должен был размонтировать одного из киберов. Силовым пожертвовал я, поскольку геологический был нужнее.

Проклятые экзаменаторы! Для чего же они подсунули мне эту сумасшедшую планету? Ведь я на астродипломата учился, не на астроакробата. Или так у них полагается: сначала испытывать характер, потом уже знания и умение? Как бы не получили они от этих испытаний могилу неизвестного дипломата.

Ну и пусть! Лишь бы не опозориться, Землю не подвести!

Наконец я разглядел впереди над горизонтом неяркое желтоватое зарево, отсвет жидкой лавы. Обрадовался… рановато. До цели было еще далеко. На малых небесных телах вроде Луны горизонт крутой и близкий, там все время кажется, будто стоишь на холме, а на крупных планетах вроде моей 2249, наоборот, все очень плоское. На самом деле мне еще идти и идти было до берега.

Все-таки вышел я. Не к океану лавы, а к проливу или реке, светло-красной, цвета смородины, и текла она в черносмородинных берегах чуть синеватого оттенка. Алая река, окаймленная черными берегами, напоминала траурную ленту. Сначала я думал, что берега кажутся черными только по контрасту, но, приблизившись, разглядел, что они действительно темные, гораздо чернее окружающей пустыни с ее вишневыми, бордовыми и бурыми камнями. Почему же берега темнее пустыни? Наоборот, они должны быть светлее, горячее, ведь близлежащая лава обогревает их. Загадка природы! Заинтересованный, я устремился вперед… получил булыжником по шлему, полежал полчасика, оглушенный. Очнулся, вспомнил про загадку природы, опять устремился вперед. И увидел, глазам своим не поверив, что черное шевелится.

Освещенные зловещим темно-малиновым светом лавы берега были усажены жесткими пластинками шоколадного, синевато-вороного, лаково-черного или черно-зеленого цвета. Все эти пластинки, круглые, овальные, сердцевидные, стояли торчком, повернувшись широкой стороной к свету. Они ловили лучи жадно и активно, наползая на соседей, просовывая острые стебли в промежутки и даже прокалывая друг друга. Выбравшись на простор, расправлялись, как бы раскрывали широченные черные зонтики. Если это была растительность, то небывало подвижная. Представьте себе кусты, которые дерутся за место под солнцем.

И вдруг все замерло. Пластинки верхнего яруса безвольно опали на нижние. Те также начали

сжиматься, как бы прятать головы в стебли, уходить в грунт. Несколько секунд — и колыхающиеся заросли превратились в черную пленку, подобие плесени, оклеившей камни. И тут налетел вихрь. Но какой: настоящий смерч! Видимо, эта драчливая растительность умела чувствовать приближение бури и успевала прижаться к почве, вдавиться в ямки.

Минута, другая, десять минут… Но вот вой и свист стихают. Перестают катиться булыжники, гонимые ветром, каменные перекати-поле. И вдруг сразу же, словно по команде, черная простыня отделяется от грунта. Встают дыбом пластинки, круглые, овальные и зубчатые, расправляются зонтики, чаши, лепестки. Жадные ладони торопятся загрести побольше света, тянутся вверх, толкают, дырявят друг друга… И опять все сразу опадают, заслышав отдаленный гул очередного урагана.

Час за часом, не отрывая глаз, как ребенок, впервые увидевший телевизор, следил я за этой игрой. Про себя думал: «Счастье мое, что я не поторопился с возвращением, прошел эти полтораста километров. Хорош был бы, если бы заявился к профессорам с глупейшим заявлением: «Планета огненная, жизни нет и быть не может». До чего же крепко сидит в голове земное самомнение, самовлюбленный геоцентризм: жизнь обязательно должна быть вроде нашей, только белковая, только в температурном интервале от замерзания до кипения воды.

И вот опровержение: растительность при плюс восьмистах.

Насытившись зрелищем вволю, я принялся за описание. Сфотографировал, зарисовал, измерил характерные формы. Не без труда оторвал один из черных кустиков; стебель был словно проволочный. Изнутри покатился капельками сок, кровавый на свету, а в тени — серебристый, похожий на ртуть. Но спектроанализатор сказал, что это алюминий, а не ртуть, расплавленный алюминий, конечно. Неудивительно, алюминий плавится при шестистах градусах с лишним.

Забегая вперед, могу сообщить, что тамошняя жизнь вся была основана на алюминии. Естественно: соединения углерода не выдерживают этаких температур, обугливаются. Почему не был использован, остался в пренебрежении вездесущий кремний? Возможно, именно потому, что он вездесущий. Алюминий же приходилось отыскивать, извлекать, очищать. Преодолевая эти сложности, здешняя жизнь вырабатывала приспособления: борясь за существование, соревновалась в совершенствовании этих приспособлений. Так или иначе, растения Огнеупории извлекали из почвы алюминаты и разлагали их, используя свет раскаленной лавы.

А нет ли и животных тут же?

Аппетит приходит во время еды. Всего несколько часов назад я брел по пустыне, подавленный, усталый, глубоко уверенный, что абсолютно ничего, кроме вулканического туфа, я не найду. Только час с небольшим восторгаюсь, осматривая, обследуя, описывая неожиданную жизнь. И вот уже новая претензия: мало мне растений, подай еще и животных.

И почему не быть зверям? Нормальный круговорот вещества в природе: растения насыщают воздух кислородом, кто-то его поглощает. Растения синтезируют питательные ткани в листьях, неужели не найдется нахлебников, любителей пожевать не синтезируя? До сих пор я не видел животных. Но и заросли есть не везде, трое суток я брел по пустыне, не видя ни одного листочка. Надо присмотреться внимательнее.