В жерновах житейских
Шрифт:
Цыганков в очередной раз взглянул на часы. Ждать еще минут двадцать, не меньше.
В это самое время от маячивших сквозь ветви деревьев многоэтажек донеслись пьяные выкрики и истерический смех. И вскоре на дорожке, по которой пришел Николай, появились четверо рослых молодых парней.
Даже издалека можно было, не ошибившись, сказать, что они пьяны. Двое о чем-то оживленно рассуждали, а двое пытались поддержать разговор своих немало выпивших товарищей. Неугомонная компания приближалась.
Цыганков с нетерпением еще раз посмотрел на часы. Очень не хотелось
Один из парней, помочившись на угол павильона остановки, стал приставать к парочке, которую Николай определил как мать и дочь.
– Может, с нами, красавицы? – Нагло раскинул руки хулиган.
– Молодой человек, оставьте нас в покое, – испуганно ответила женщина постарше. Та, что помоложе, спряталась за ее спину.
– Ах, мы еще и интеллигенты! – продолжал наседать разогретый алкоголем парень. – Что ж, тем приятнее будет вечер. – И он схватил женщину за рукав куртки.
Та стала сопротивляться и кричать:
– Люди, это что же творится! Убери руки, негодяй! Помогите кто-нибудь!
Вокруг не оказалось ни души. Народ плотнее сбился в павильон остановки. Только крик жертвы да дикий хохот хулиганов раздавались в вечерней тишине.
Николай, молча наблюдавший за всем этим безобразием, не вытерпел. Он подошел уверенным шагом.
– Отпусти сейчас же, а то пожалеешь.
Хулиганы опешили от такой наглости. Оставив женщин, все четверо стали медленно окружать Цыганкова. Он слышал, как дзинькнула об асфальт разбитая бутылка. Острие горлышка тускло заблестело в руке одного из нападавших. Слышал, как где-то рядом, за спиной, щелкнула пружина выкидного ножа.
– Шли бы вы по домам, мужики. – Он сам едва угадал свой негромкий, грудной голос, каждое слово которого зазвучало откуда-то из глубины души четко и твердо, как всегда, в минуты смертельной опасности. Это выработалось у него давным-давно, когда в Рязанском воздушно-десантном постигал Николай суровую науку выживания. Позже наука эта оттачивалась и закалялась в спецотряде быстрого реагирования. Каждый день выезды, погони, задержание «особо опасных», борьба с наркобизнесом. Да, было времечко, чтобы не раз проверить и применить теоретические знания. И Цыганков ни разу не ошибся!
Хулиганы и не предполагали, с кем имеют дело. Плотнее сжимали они кольцо вокруг бросившего им вызов мужчины.
В драках Николай никогда не кричал, как кричат бойцы в видеофильмах. Он просто с точностью выполнял то, чему его когда-то учили. Глубокий вздох, секундная концентрация энергии, и на выдохе короткий точный удар в челюсть, горло, в область печени или в какую-либо еще жизненно важную точку тела.
Так произошло и теперь. Через несколько мгновений все было кончено. Хулиганы в неестественных позах валялись на асфальте. Трое из них даже не шевелились. И только тот, который пытался ударить Цыганкова ножом, корчился и подвывал от боли, держа на весу сломанную руку.
Движением плеч Николай поправил куртку, отряхнулся и подошел
– Никогда не забывай о том, что ты человек. А рука… пусть это будет тебе маленьким уроком. Нож – оружие. А нормальные люди применяют оружие только для самозащиты. Ты ошибся, парень. – С последними словами, полностью успокоившись и удостоверившись, что хулиганы надолго запомнят преподанный им урок, Цыганков уверенным шагом направился к вовремя остановившейся электричке. Через мгновение он уже вскочил на подножку вагона…
Владимир Тимофеевич Ермаков, в определенных кругах Ермак, с утра пребывал не в духе. Последнее время жизнь перестала его радовать.
Вот и сегодня этот козел-шеф набросился на них с Петькой, напарником. «Вы, – говорит, – кто такие? Кто вам дал право рты открывать? Еще раз услышу, и длиннющий список российских безработных пополнится двумя фамилиями. Ясно?!»
Чего уж не понять. Жмотина! Они всего лишь попросили поднять зарплату. Доллар ведь подпрыгнул. А у нас теперь все по нему равняется.
«Ох уж эти бизнесмены – толстые кошельки! Сам в золоте, дом трехэтажный, а на рабочих чихать хотел. Откуда в людях столько жадности? Тут стараешься, в жилку тянешься – и ни черта! Детей прокормить не можешь», – так невесело размышлял Вовка, лежа на потертом стареньком диване.
Ермаков был родом из Сибири. Высоченного роста, с сорок пятым размером ступни, черными кудрявыми волосами и прямым тонким носом – он слегка походил на цыгана. Кто знает, может, текла в его жилах кровь легендарного батьки-атамана, когда-то покорившего Сибирь. Во всяком случае то, что кровь его была не в меру горячей. Вовка испытал много раз. Весной девяносто пятого, вернувшись из Чечни, он такого наговорил начальству, что поданный им рапорт об увольнении был подписан немедленно.
Сначала невыносимо скучал по службе. Привык за долгие годы, да и без дела сидеть надоело. Семья осталась без средств. Тех денег, которые зарабатывала жена, хватало на то, чтобы еле-еле сводить концы с концами. Поэтому уже вскоре Вовка подыскал работу, и через некоторое время понял, что «на гражданке» не так уж и плохо.
«Да, этот хмырь вообще стал зарываться, – продолжал он теперь размышлять. – Днями и ночами дома не живешь, а платить не хочет. И Анька как-то странно себя ведет. Вот натура! Как денежки считать, так она первая, а как на работе пропадаю – плохо! Недовольства, надувания. Нужно пересмотреть отношения, а то дозарабатываешься до того, что семью потеряешь. Поласковей с ней, что ли?»
Диван, клацнув пружинами, застонал под тяжестью заворочавшегося тела.
– Ань, иди, что-то скажу, – пробасил Вовка.
– Чего еще! – донесся из соседней комнаты голос жены. – Говори.
– Нет, я так не могу. Нужно, чтоб ты пришла.
В комнате послышался шелест переворачиваемых рукой страниц, легкий хлопок закрывшейся книги.
Через минуту Анна стояла в дверях и понимающе улыбалась.
– Что еще придумал? – Светло-серые густые волосы спадали до плеч, пухлые розовые губы, живые карие глаза, светящиеся по-озорному призывно.