В жерновах житейских
Шрифт:
Через пятнадцать минут они уже сидели за столом. Пили чай с пирогами.
– Так ты всерьез реттгил уехать? – спросил Вовка.
– Да. Наверное, сегодня же. – ответил Цыганков.
– Ну вот, – обиженно удивилась Анна, – вчера обещал погостить с недельку, а теперь назад пятками! Нет-нет, слово нужно держать.
– Ребята, сейчас такое время. Не хочу вас обременять… – Он хотел добавить что-то еще, но Анна быстро перебила:
– Все! Никаких разговоров. Хотя бы до конца недели побудешь. Завтра мама девочек привезет. Они по
Он отпил маленький глоточек чая. Немного смущенно глянул на Вовку. Тот только улыбался и утвердительно кивал кудрявой головой. Так Николай загостился у Ермаковых еще на целых четыре дня. Танечка и Манечка были близняшками, семи лет от роду. С черными вьющимися (как у отца) шевелюрами и блестящими озорными глазенками.
Коля по-настоящему любил детишек друга. Гуляя по Москве, он в неограниченном количестве покупал им шоколад, мороженое и жвачки.
– С учебой у вас как, девочки? – пытался изобразить строгость Цыганков. – А то, может, не стоит мороженым кормить озорниц?
– Что ты, что ты, дядь Коль! Мы отличницы, – смущались близняшки. И Таня, которая была на десять минут старше сестры, вдруг со всей серьезностью выдала:
– Мы всегда будем отличницами. А придет время – поступим в университет!
– Да, молодцы! – хвалил сестер Цыганков. А сам вспоминал, как когда-то давно дед Никифор говорил одному маленькому мальчику с черным блестящим ранцем: «Грамотным оно, Колюшка, лучше».
Когда они возвращались с прогулок. Аня, замечая в руках дочерей новые игрушки и слыша их радостный заговорщический смех, улыбалась и с напускной строгостью ворчала:
– Избалуешь мне детишек, друг ситцевый, а потом уедешь. С ними и так сладу никакого.
Владимир только молча усмехался. Он был очень рад тому, что между Николаем и его девчушками складываются по-настоящему добрые, теплые отношения.
И вот наступил день отъезда. Танечка и Манечка с утра, попрощавшись с дядей Колей, убежали в школу. Взрослые присели на кухне за чашкой чая.
– Вот и погостил. Теперь вы ко мне, господа Ермаковы. – Озорно подмигнул Николай Вовке. – Рыбалку организуем. А раки у нас какие водятся!
– Господа, да не совсем. Может, на поездку как-нибудь наскребем, – поддержали друг дружку супруги. – Постараемся выбраться. А ты не забывай, пиши.
Они говорили о чем-то еще, но мысли Николая были уже там, далеко, за тысячу километров от Москвы. Настоящее облегчение он почувствовал только тогда, когда ехал на метро к вокзалу. Уже скоро он покинет этот шумный бетонный кошмар. Глядя сонным взглядом на натолкавшийся в вагон народ, Цыганков устало подумал: «Скорее бы в поезд. Хватит – навоевался!»
Глава 2
Фирменный скорый поезд отправлялся с Казанского вокзала в 12.30 по московскому времени.
Цыганков купил в кассе билет и поспешил к выходу. Он совсем не любил тесноты и духоты, чего в здании вокзала хватало предостаточно. На улице – другое
Николай с пешеходного моста понаблюдал за прибывающими и убывающими составами. После, побродив вдоль многочисленных ларьков, купил в подарок деду электробритву. Решил порадовать старика.
Возникло чувство, что надо возвращаться на перрон. И, как оказалось, вовремя. Приятный женский голос объявил посадку со второй платформы четвертого пути.
Поезд, лязгнув тормозами, плавно тронулся и стал медленно набирать скорость.
Попутчики попались на радость неразговорчивые. Цыганкова вовсе не тянуло на беседы. Под стук колес остаток дня читал купленный на вокзале томик Агаты Кристи. Когда в вагоне включилось освещение, Николай оставил чтение и попытался уснуть. То ли от волнения от предстоящей встречи с родными местами, то ли от вспыхивающих в мыслях воспоминаний прошлого, только сон никак не мог его одолеть. Да и потом, когда все же удалось задремать, часто Цыганков просыпался и неподвижно лежал, вглядываясь в темный потолок купе.
«Завтра! Уже завтра я буду дома! Доигрался, добился «чего-то стоящего»! Все оказалось прахом. Миражом. Каждую ночь кошмары. Тридцать один год, а ни кола ни двора! Как же жить дальше? Как забыться, не вспоминать прошлое? Что было, то прошло! Ничего. Уже скоро… дома…» – его полусонный мозг отказывался шевелиться дальше, и он снова засыпал под убаюкивающий стук колес.
Около восьми утра Цыганков, умывшись и одевшись, с нетерпением вышел в тамбур вагона. Ему казалось, что поезд еле-еле плелся, хотя на самом деле это было не так. Скоро должна появиться его конечная. Сердце забилось учащенно, когда через окошко стали показываться угрюмые очертания провинциального вокзала.
Как только состав тяжело «вздохнул» и, свистнув колесами о сверкающие нити рельсов, остановился, Николай легко спрыгнул с подножки прямо на перрон.
Он пошел напрямик через пути. Потом мимо новых кирпичных гаражей, магазинов, каких-то обшарпанных конторских зданий. Внутри все замирало от радости. Своя земля!
«Это ничего, что до Кульково еще восемьдесят километров, ничего! Теперь уже я на своей территории! Только изменилось все – не узнать! Где-то рядом трасса», – продвигаясь вперед, размышлял Цыганков. И не ошибся.
Уже вскоре взору его открылось грязно-серое полотно асфальтированной дороги, вьющееся по окраине поселка и уходящее в бесконечную даль. Туда, где располагалось ничем не отличающееся от многих российских глубинок зело Кульково.
Около часа бодро шагал Николай по обочине шоссе.
С шумом проносились мимо него машины, поднимая колесами редкую весеннюю пыль. На одинокого путника водители не обращали ни малейшего внимания. Раздосадованный, где-то на пятом километре, он уже потерял надежду на то, что ему удастся доехать. Как вдруг позади него остановилась машина.