В зоне риска. Интервью 2014-2020
Шрифт:
– Нельзя. А кто превозносит? Я, например, постоянно пишу о том, что нельзя сохранять такой чудовищный разрыв между богатыми и бедными, он противоестественный и необъяснимый никакой экономикой, а только неправильным распределением национальных богатств. Я не понимаю, почему доходы от природной ренты не идут в должном объёме на образование, культуру, здравоохранение. Что мне от яхт Абрамовича? Я не понимаю, почему чиновник, вчера ещё скромный, посидев два-три года в кресле, вдруг уже не знает, куда бабло девать. Я не понимаю, почему наше ТВ гордится своими доходами, а не уровнем вещания! Я не понимаю, почему в нашей стране писателями «рулит» Министерство связи, точнее его подразделение – Роспечать, организация технологическая. И эти мои вопросы обращены
– Но вы же – доверенное лицо человека, который является символом этой системы.
– Я доверенное лицо человека, восприимчивого к критике, в отличие от его предшественников. А то, что огромное количество информации затрудняет принятие решений, знаю по своему неизмеримо меньшему опыту руководства. Иногда на планёрке журналист говорит: «А давайте напишем, например, об идиотских столичный вывесках, где английский смешан с нижегородским!» Я: «Идея хорошая, но где ты был раньше! «МК» нас уже опередил!» Он: «Юрий Михайлович, я уже в пятый раз предлагаю – а вы не слышите!» «Ну, извини… замотался…»
– Слушайте, вот отличная для вас тема – выступление господина Володина со словами: «Есть Путин – есть Россия. Нет Путина – нет России».
– Вопрос коварный. Но отвечу… Я сейчас заканчиваю роман, очень острый, очень жёсткий – о журналистах, которые пошли в политику, борясь за свободу слова. Начинается сюжет в 88-м, а заканчивается в наши дни, когда герой возглавляет популярный еженедельник. Есть там и «кремлёвский пул» во всей красе. Я же реалист и вещи называю своими именами. Наверное, погонят меня после этого романа отовсюду. Кроме того, для Театра сатиры я пишу комедию, очень смешную, как мне кажется. Среди персонажей – президент России имярек.
– Гоголь тоже писал «Ревизора», царь сходил на спектакль и смеялся громче всех.
– Царь сказал очень важную вещь, в которой зашифровано, на мой взгляд, правильное отношение власти к литературе. Он сказал: «Здесь всем досталось, а мне больше всех». Это мы ещё в школе проходили. Но со временем я сообразил, человек-то был умный и понял: эта сатира ему упрёк как топ-менеджеру страны. Почему «мне досталось больше всех»? Потому что он отвечает за всё, он «хозяин русской земли», как они себя называли.
– Ну, напишите комедию про кооператив «Озеро», про Ковальчуков, Роттенбергов, это же будет здорово!
– Я не фельетонист, а, смею надеяться, художественный писатель. А писатель интересен своими обобщениями, образами, социальными прогнозами. Кризис власти начинается с того, что она перестаёт народу объяснять свои поступки. Власть не должна делать то, что она не объясняет. Придумывай, ври, но объясняй! Куда ни приеду, спрашивают: «Почему до сих пор не сидит Сердюков?» А я и сам не знаю.... Ну, скажите народу, что у него сильный простатит, и он не может сидеть, боли страшные начинаются. Народ у нас добрый, пожалеет. Нет, никто ничего не объясняет…
– И так понятно: Сердюков – человек президента. Народ-то держат за дураков, посмотрите телевизор.
– За дураков нас держали в 90-е, такую ахинею несли… А сейчас если и ахинея, то духоподъёмная. По мне, это всё-таки лучше тотального самооплёвывания ельцинской поры. Но куда интереснее другое: и пораженческую прежде, и державную ахинею ныне вбрасывают в эфир одни и те же люди, их не уволили при смене курса. Может, именно поэтому вместо разумного патриотизма мы имеем «гром победы раздавайся» в исполнении Бориса Моисеева?
– Интересно с вами разговаривать. Ваши герои, как правило, люди с двойной моралью, запутавшиеся, но очень живые при этом. Извините, Юрий Михайлович, но вы мне почему-то иногда напоминаете сочинённых вами же персонажей. Вы же, как большой писатель, прежде всего пишите из себя, правда?
– Как грибы накапливают в себе яды, тяжёлые металлы,
– Юрий Михайлович, забыл задать Вам один вопрос. Что Вам так дался Солженицын? Почему лишь сегодня заимели зуб на него? Почувствовали, что пора?
–Во-первых, не сегодня. Перечитайте мой «Демгородок», написанный в 92-м. Там есть уморительный персонаж – писатель-изгнанник Тимофей Собольчанинов. Ясно? Во-вторых, к Солженицыну, как к писателю, я, честно говоря, равнодушен. Это Чернышевский двадцатого века. А кто-то его страстно любит. Говорухин мне как-то сказал, что читал «Раковый корпус» четыре раза, а я на первом чуть не умер. Это нормально. Но мне не понятно, почему уже во всю идёт громогласная подготовка к его 100-летию, которое будет в 2018 году. А вот в 2015 году исполнится 100 лет Константину Симонову! В 18-м 150 лет Горькому и 200 лет Тургеневу. Они хуже? Лучше, по-моему! Но про эти даты никто ещё не слыхивал. Да, они не сидели, разве что Горький немного в Петропавловке. А вот Ходорковкий сидел даже дольше Солженицына. И что теперь? Будем ставить памятник Михаилу Борисовичу? Давайте…
«Близость к власти мне только вредит»
12 ноября 60-летие отмечает знаменитый писатель Юрий Поляков. Юрий Михайлович один из немногих писателей, которому удаётся создавать глубокие и хорошо написанные романы, имеющие коммерческий успех. Книгами Полякова зачитывались ещё в 80-х годах прошлого века. «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Апофегей» и все другие его романы становились знаковыми событиями, по ним снимались фильмы, ставились спектакли. Впрочем, и сегодня ситуация не изменилась. Например, в МХАТе имени Горького недавно состоялся премьерный показ спектакля по пьесе Юрия Полякова «Как боги».
– Юрий Михайлович, 60-летие – дата основательная и внушительная. Как с годами у вас меняется восприятие самого себя? Начинаете ли вы к себе относиться всё более уважительно, серьёзно или самоирония сохраняется?
– Когда после премьерного показа в театре выходишь на поклон, и тысяча человек аплодирует стоя, долго не отпускают тебя, артистов и режиссёра, понимаешь, что сумел задеть какие-то чувства, значит, что-то тебе удалось. Но я человек по складу ироничный, и моя ирония обращена не во внешний мир, как, скажем, у Войновича, а вовнутрь, на самого себя. Это не даёт забронзоветь, ну разве слегка… Когда литератор становится прижизненным памятником самому себе, писать он начинает из рук вон плохо. В этом смысле большой подарок мне сделала критика. Так вышло, для либеральной критики я слишком патриотичен и гражданственен, а для патриотичной критики слишком либерален, поэтому в 90-е годы о моих книгах почти не писали. Я был вынужден доводить тексты до такой степени художественной убедительности, чтобы, минуя мнение критики, выходить прямо на читателя и зрителя. Я долго работаю над текстом, много правлю. Над книгой, как и над женщиной, надо трудиться. Беда нынешней литературной молодёжи в интернетной торопливости. Роман – не твиттер. Твою книгу читатели должны передавать друг другу со словами «прочти, товарищ!» Так было, например, с моим «Козлёнком в молоке», который выдержал более 30 изданий.