В. Маяковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
В РОСТА деньги выплачивали два раза в месяц. В кассу мы приходили с мешками, так как получка иногда представляла объемистую и довольно увесистую кучу бумажек.
Получив деньги, мы отправлялись на Сухарев рынок, где у мешочников можно было достать муки, украинского сала.
По вечерам часто собирались у Осмеркина. В его большую и светлую комнату приходили Кончаловский, Лентулов, Малютин. Маяковский появлялся редко. С его приходом вечеринки стремительно превращались в бурные диспуты.
Поэт торжественно усаживался в качалку и, ритмично покачиваясь,
– Все натюрмортите и пейзажите!.. валяйте, валяйте...
Мы настораживались.
– Конечно, все это для польского фронта и для Донбасса... Вот обрадуете бойцов и шахтеров... Спасибо окажут. Утешили москвичи. Дай им бог здоровья...
Лицо Осмеркина делалось бурым.
– Вы хотите запретить живопись? – спрашивал он, еле сдерживая свое раздражение.
– Да, да, я ее запрещаю, товарищ Осмеркин.
– Вы бы всех загнали в РОСТА...
– И загоню!
– Тоскливо станет...
– Да, натюрмортистам и пейзажистам будет невесело.
Спор явно приближался к ссоре. Чтобы отвлечь внимание спорящих, жена Осмеркина приносила огромный чайник с бледным морковным чаем и блюдо с тощими серыми лепешками. Пожевав лепешку, Маяковский морщился и ядовито бросал:
– Вкусно, как ваша станковая живопись.
Свое стихотворение "Необычайное приключение..." Маяковский прочел нам на вечере у М. М. Черемныха.
Поэт приехал из Пушкина, где он несколько дней отдыхал и работал. Он привез новое произведение и хотел его прочесть "своим". Мы собрались на квартире Черемныха (она находилась в доме РОСТА). Были: П.М.Керженцев (заведовавший тогда РОСТА), И. А. Малютин, О. М. Брик, я и моя жена.
Гостеприимные хозяева угощали нас (это в то-то время!) чудесными сибирскими пельменями и коньяком.
После ужина Маяковский прочел "Необычайное приключение..." Читал он в тот вечер с незабываемым подъемом. Когда он своим мощным голосом произнес:
Светить –
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой –
и солнца! –
мы бросились к нему, почувствовав непреодолимое желание пожать ему руку, обнять и поцеловать его.
– Как настоящие алкоголики. Лезете целоваться, – ворчал он.
Весной 1925 года в Политехническом музее состоялся организованный АХРР диспут "Мы и лефы" 1. Прошел он очень бледно. После скучного доклада шли вялые прения. Ораторы произносили бесцветные речи. Публика, большею частью состоявшая из художников, откровенно зевала. И вдруг на эстраду вышел Маяковский. Его большой монументальный силуэт четко вырисовывался на фоне серо–синих полотнищ занавеса.
На минуту все замерли.
Очередной оратор смолк и сгорбился.
С высоко поднятой головой Маяковский мрачно обошел эстраду, на которой расположились ахровцы и, ни с кем не заговаривая, встал около кафедры.
Все мы, зная неистребимую вражду поэта к АХРР, ждали его гневных фраз, но Маяковский молчал. Держа под мышкой увесистую трость, он только время от времени отпускал по адресу оробевших ораторов язвительные словечки.
Маяковский, видимо, хотел сорвать диспут и в средствах не стеснялся. Когда
– Федя!! – и, пригрозив кулаком, добавил: – Вернись!
И Богородский послушно вернулся на свое место.
В таких условиях диспут, разумеется, не мог развернуться и быстро угас. Маяковский простоял до выступления последнего оратора и ушел, демонстративно ни с кем не прощаясь.
Неприязнь ко всему устоявшемуся в искусстве, стертому временем и пошлому, была у него исключительно острая. Он ненавидел все проявления штампованных форм. Вспоминаю его выступление на одном собрании в редакции "Правды" в связи с проектом издания нового сатирического журнала, свободного от "академической юмористики". Долгое время, как всегда в этих случаях бывает, мы все бились над тем, как назвать журнал. Обсуждалось очень много названий, но ни одно не удовлетворяло собравшихся. Маяковский предложил подчеркнуто простые названия: "Махорка", "Мыло", "Мочалка", "Бов". Остановились на "Бове".
Традиционный тип художника, длинноволосого, неопрятного, с широкой шляпой и этюдником на плече раздражал его.
– Богема! – говорил он тоном, придававшим этому слову характер крепкого ругательства.
Встречая нас на улице с этюдниками и холстами, он кидал нам:
– Попы во облачении!
В стеклянном зале Вхутемаса, рядом с лихим лозунгом "Изучай трансконтинентальные лучи!" висел другой в духе Маяковского: "Расстригли попов – расстрижем длинноволосых академиков!"
Вхутемасовцы справедливо считали Маяковского своим вождем. Их привязанность к нему была настолько велика, что они не знали, как ее оформить.
Он часто бывал у них. Приход его был шумным праздником. Окружив поэта тесным, крепким кольцом, вхутемасовцы увлекали его в холодное здание. Он любил читать им стихи. И, пожалуй, нигде его могучий голос так победно не гремел, как во вхутемасовских залах.
По окончании чтения, окруженный кольцом друзей, он попадал на двор (знаменитый вхутемасовский двор, похожий в то время на Запорожскую Сечь) и наконец на улицу – Рождественку. И только тут кольцо разжималось. Его отпускали до "ближайшего дня".
С. Я. Сенькин . Ленин в коммуне Вхутемаса
В коммуну студентов Вхутемаса 25 февраля 1921 года неожиданно приехал товарищ Ленин.
У нас только что кончилось собрание ячейки. Я по обязанности завклуба пошел закрывать парадную дверь, выходящую на Мясницкую. Было уже около одиннадцати часов вечера, и меня немного удивил стоявший в такое позднее время автомобиль у нашего дома. "Наверное, – подумал я, – из ЧК, приехали кого-нибудь "накрыть" (в нашем доме в то время жило еще порядочно спекулянтов, и из ЧК довольно часто приходили их навещать; мы этому обстоятельству всегда радовались по разным причинам, в том числе и потому, что освобождалась лишняя площадь, где мы могли поселить студентов).