В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
никогда не бывал на этих вечерах. Однажды он наивно спросил меня: "Как вы
думаете, должен ли я обидеться или нет, потому что Юрьевича всегда зовут?" --
"Конечно нет, вы не сумеете сердиться, и вам гораздо веселее в Царском, у меня,
с Пушкиным".
– - "Да, милая, я очень рад, что меня не зовут".
В этот вечер в Эрмитаже случилось происшествие. Внезапно умер граф
Марков около государя. Старик Корсаков, его современник, упал в обморок, из
страха отменили представление,
ужин в Эрмитаже. Вечер должен был быть длинный. <...> Катрин, которая еще не
была замужем, и Софи [Карамзина] всегда присутствовали. Софи сказала мне:
"Милая Сашенька, я хочу провести вечер у вас с Жуковским".
– - "Софи, я очень
рада, потому что на этих вечерах так скучно, что можно проглотить язык".
Великий князь подошел к нам, и я ему сказала: "Ваше высочество, приходите ко
мне чай пить, на вечерах такая скука, что мочи нет".
– - "Как же это сделать?
Императрица меня звала".
– - "А вот как... Мы ее проводим до Арабской, а оттуда
по Салтыковской лестнице проберемся в наш коридор, а вы выйдете". Мы
провели время в беседах очень весело. Марья Савельевна подала нам чай,
смеялись над Жуковским и великим князем, обсуждали политику и ровно в
двенадцать разошлись.
На другой день я была дежурная. В экипаже императрица молчала и имела
недовольный вид. Я ей сказала: "Ваше величество больны или дурно настроены?"
– - "Это вы приводите меня в дурное настроение. Где вы провели вечер с
Михаилом, Жуковским и Софи Карамзиной?" -- "Но как ваше величество узнали
это?" -- "Через журнал швейцара".
– - "Правда, я забыла, что швейцар все
записывает".
– - "Но ты [говоришь], что во дворце ты смела принимать только
в<еликого> к<нязя> Михаила Павловича и Жуковского?"
<...> у меня в Петербурге Григорий-ламповщик, который приводит в
восторг Жуковского, потому что пиликает на скрипке и играет на варганке. <...>
<...> Жуковский говорил, что русская шутка только тем и хороша, что
повторяется.
Я узнала, что он [Гоголь] был в коротких сношениях с Виельгорским. Они
часто собирались, там объедались, и Жуковский называл это "макаронными
утехами". Ник<олай> Вас<ильевич> готовил макароны, как у Лепри в Риме:
"Масло и пармезан, вот что нужно".
Гоголь сказал нам, что карниз "Петра" [собора св. Петра в Риме] так
широк, что четвероместная карета могла свободно ехать по нем. "Вообразите,
какую штуку мы ухитрились с Жуковским, -- обошли весь карниз.
пот выступает, когда я вспомню наше пешее хождение". <...>
Гоголь вздумал читать мне "Илиаду", которая мне страшно надоедала, что
он и сообщил Жуковскому. Последний в записочке из Эмса написал мне: "Правда
ли, что вы даже на "Илиаду" топочете ногами?"
Он [Гоголь] приехал в Баден, где нашел Алекс<андра> Ив<ановича>
Тургенева. Этот смехотвор чуть ли не утонул в Муре и выкупал мой чай,
присланный Жучком: "Примите его от Гоголя в знак дружбы и уважения вашего
быка, бычка, Васеньки Жуковского".
Из Ниццы все потащились на север, я говела в Париже, Гоголь в
Дармштадте8. Мы съехались во Франкфурте. Он жил в Саксенгаузене у
Жуковского, а я в H^otel de Russie, на Цейле. Несчастный сумасшедший Викулин в
H^otel de Rome, Жуковский посещал Викулина всякий день, платил в гостинице и
приставил к нему человека. Викулин пил, чтобы заглушить приступы своей
болезни, и тем еще более раздражал свои нервы. После визита в H^otel de Rome
Жуковский приходил ко мне и рассказывал все старые, мне известные анекдоты.
В особенности любил происшествие Jean Paul Richter y герцога Кобургского.
"Знаем, знаем", -- говорили мы. Гоголь грозил ему пальцем и говорил: "А что
скажет Елизавета Евграфовна9, когда я скажу, какие гадости вы рассказываете?"
Жену Жуковского приводило в негодование, когда он врал этот вздор.
Я разбирала свои вещи и нашла, что мой portefeuille, capo d'^opera
(образцовое произведение) английского магазина, был слишком велик, и, купив
себе новый, маленький, у жида на Цейле, предложила Гоголю получить мой в
наследство. "Вы пишете, а в нем помещается две дести бумаги, чернильница,
перья, маленький туалетный прибор и место для ваших капиталов".
– - "Ну, все-
таки посмотрим этот пресловутый portefeuille". Рассмотрев с большим
вниманием, он мне сказал: "Да это просто подлец, куда мне с ним возиться". Я
сказала: "Ну, так я кельнеру его подарю, а он его продаст этому же жиду, а тот
впихнет русскому втридорога".
– - "Ну нет! Кельнеру грешно дарить товар
английского искусства, а вы лучше подарите его в верные руки и дайте
Жуковскому: он охотник на всякую дрянь". Я так и сделала, и Жуковский унес
его с благодарностью.
Зимой 1840-го года Гоголь провел месяц или два в Петербурге. Гоголь
обедал у меня с Крыловым, Вяземским, Плетневым и Тютчевым. Для Крылова