В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
всегда готовились борщ с уткой, салат с пшенной кашей или щи и кулебяка,
жареный поросенок или под хреном. Разговор был оживленный. Раз говорили о
щедрости к нищим. Крылов утверждал, что подаяние не есть знак сострадания, а
просто дело эгоизма. Жуковский противоречил. "Нет, брат, ты что ни говори, а я
остаюсь на своем. Помню, как я раз так, из лености, не мог есть в Английском
клубе даже поросенка под хреном".
Императрица всегда желала познакомиться
Жуковский повел его в полной форме библиотекаря имп<ераторской>
библиотеки, в белых штанах и шелковых чулках. Они вошли в приемную.
Дежурный камердинер уже доложил об них, как вдруг Крылов с ужасом сказал,
что он пустил в штаны. Белые шелковые чулки окрасились желтыми ручьями.
Жуковский повел его на черный дворик для окончания несвоевременной
экспедиции. "Ты, брат, вчера за ужином, верно, нажрался всякой дряни". Он
повел его в свою квартиру в Шепелевский дворец, там его вымыли, кое-как одели
и повезли его домой.
Он [Гоголь] жил у Жуковского во Франкфурте10, был болен и тяготился
расходами, которые ему причинял. Жуковскому он был нужен, потому что
отлично знал греческий язык, помогал ему в "Илиаде". Вас<илий> Андр<еевич> просил меня сказать великой княгине Марии Николаевне, чтобы она передала его
просьбу государю11. Она родила преждевременно, позабыла мою просьбу и
сказала: "Скажите сами государю". На вечере я сказала государыне, что
собираюсь просить государя, она мне отвечала: "Он приходит сюда, чтобы
отдохнуть. Вы знаете, он не любит, когда с ним говорят о делах. Если он будет в
добром настроении, я вам сделаю знак и вы сможете передать свою просьбу". Он
пришел в хорошем расположении и сказал: "Газета "Des D'ebats" печатает
глупости. Следовательно, я поступил правильно". Я ему сообщила поручение
Жуковского, он отвечал: "Вы знаете, что пенсии назначаются капитальным
трудам, а я не знаю, удостаивается ли повесть "Тарантас"". Я заметила, что
"Тарантас" -- сочинение Сологуба, а "Мертвые души" -- большой роман. "Ну, так
я его прочту, потому что позабыл "Ревизора" и "Разъезд"".
В воскресенье на обычном вечере Орлов напустился на меня и грубым,
громким голосом сказал мне: "Как вы смели беспокоить государя и с каких пор
вы -- русский меценат?" Я ответила: "С тех пор, как императрица мне мигнет,
чтобы я адресовалась к императору, и с тех пор, как я читала произведения
Гоголя, которых вы не знаете, потому что вы грубый неуч и книг не читаете,
кроме гнусных сплетен ваших голубых штанов12". За словами я не лазила в
карман. Государь обхватил меня рукой
что не сказал тебе, Алеша, что Гоголю следует пенсия". За ужином Орлов
заговаривал со мной, но тщетно. Мы остались с ним навсегда в разладе. Я послала
за Плетневым, мы сочинили письмо к Уварову и запросили шесть тысяч рублей
ассигнациями. Плетнев говорил, что всегда дают половину, у нас уж такой
обычай. Между тем мы отписали Гоголю и требовали, чтобы, отложивши лень, он
послал Уварову благодарственную писулю13, когда получит желаемую пенсию. Я
после узнала, что он писал и государю. Получивши тысячу серебром, т. е. три
тысячи пятьсот руб., он поехал в Иерусалим14. <...>
"У Мойера я в первый раз слышал прелестные романсы Вейрауха".
– - "Я
их знаю, их всего шесть, но это жемчужины. Жуковский их очень любит, в
особенности "Land meiner seligsten Gef"uhle" {"Страна моих душевных чувств"
(нем.).} и "Стремление на восток". А я люблю: "У бедных пастырей в селенье"".
– -
"Я их люблю все. Мой вкус к живописи развился тоже у Мойера, у него были
пейзажи Фридриха, их нельзя сравнить с пейзажами Рюисдаля, которые я потом
видел в Эрмитаже, но в них царствует какая-то тихая грусть".
– - "У Жуковского
есть картина Фридриха "Еврейское кладбище", -- действительно, выражается
грусть, но там недостает божественного креста, который нас мирит со смертью".
Комментарии
Александра Осиповна Смирнова, урожд. Россет (1809--1882), -- фрейлина,
мемуаристка. Умная, разносторонне образованная, остроумная и привлекательная
женщина, она была дружна с Пушкиным, Жуковским, Тургеневым, Вяземским,
Карамзиными, позднее с Лермонтовым и Гоголем; адресат многочисленных
стихотворных посвящений. Пушкин высоко ценил талант Смирновой-
рассказчицы и первым советовал ей писать свои воспоминания.
История отношений Смирновой и Жуковского с достаточной полнотой
воссоздана в тексте ее воспоминаний. Стиль отношений Жуковского и
Смирновой ярче всего рисуют, с одной стороны, письма поэта, написанные в
лучших традициях арзамасской галиматьи, с другой -- участие Смирновой в делах
благотворительности Жуковского, из которых самым значительным были их
совместные хлопоты о назначении пенсиона Гоголю в 1845 г. В 1840-х годах
Жуковский был постоянным связующим звеном между Смирновой и Гоголем;
поздняя переписка Смирновой и Жуковского свидетельствует об их
непрекращающемся личном и эпистолярном общении вплоть до смерти Гоголя и