В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
была практическое христианство, которое ему даровано Богом. Он втуне принял и
втуне давал: и деньги, и протекцию, и дружбу, и любовь. Те, которые имели
счастье его знать коротко, могут отнести к нему его же слова:
О милых спутниках -- и т. д.28
Разговор его был простой, часто наивно-ребячески шуточный, и всегда
примешивалось какое-нибудь размышление, исполненное чувства, причем его
большие черные
ИЗ "ЗАПИСОК"
Когда после первых родов императрицу послали в Эмс, она жила на
перепутье два месяца в своем милом Берлине и очень веселилась. Тогда дан был
знаменитый праздник Ауренцоб, или Магическая Лампа1. Государыню носили на
паланкине; она была покрыта розами и бриллиантами. Многочисленные ее
кузины окружали ее; они брали ее крупные браслеты и броши и были точно
субретки в сравнении с ней. В их свите был Жуковский и Василий Перовский2,
который надеялся затопить свое горе в блеске и шуме двора. Когда он узнал, что
Софья Самойлова вышла замуж за Алексея Бобринского, он не мог скрыть своего
огорчения и, в избежание шуток, прострелил себе указательный палец правой
руки. Он мне сам сказал: "Графиню Самойлову выдали замуж мужики, а у меня
их нет; вот и все". Он мне рассказывал всю историю, как они садились за столом в
Павловске против Софьи Самойловой, делали шарики и откладывали с
Жуковским по числу ее взглядов.
ИЗ "АВТОБИОГРАФИИ"
<...> Я вздумала писать масляными красками деревья с натуры, но
Жуковский меня обескуражил, сказав, что мои деревья похожи на зеленые
шлафроки.
<...> Почти все вечера я проводила всегда у Карамзиных. Екат<ерина>
Андр<еевна> разливала чай, а Софья Ник<олаевна> делала бутерброды из
черного хлеба. Жуковский мне рассказывал, что когда Н<иколай> М<ихайлович>
жил в китайских домиках, он всякое утро ходил вокруг озера и встречал
императора с Александром Николаевичем Голицыным. Император
останавливался и с ним разговаривал иногда, а Голицына, добрейшего из
смертных, это коробило. Вечером он часто пил у них чай. Екат<ерина>
Андр<еевна> всегда была в белом капоте, Сонюшка в малиновом балахоне.
Пушкин бывал у них часто, но всегда смущался, когда приходил император. Не
любя семейной жизни, он всегда ее любил у других, и ему было уютно у
Карамзиных: все дети его окружали и пили с ним чай. Их слуга Лука часто сидел
как турка и кроил себе панталоны, государь проходил
этого. "Карамзин, -- говорил Жуковский, -- видел что-то белое и думал, что это
летописи". У нас завелась привычка панталоны звать "летописи". Жуковский
заставил скворца беспрестанно повторять: "Христос воскрес". Потом скворец
ошибется и закричит: "Вастиквас", замашет крыльями и летит в кухню.
Александра Федоровна терпеть не могла Наполеона. Государь [Николай] часто
его хвалил. Княгиня Трубецкая, чтобы польстить государыне, сказала: "Это был
тиран, деспот". Догадалась, что сказала невпопад, и сконфузилась. Я Жуковскому
сказала: "Эта дурища при слове "деспот" сконфузилась, и с ней сделался
"вастиквас". Все это было принято в нашем арго. <...>
Жуковский <...> говорил [мне]: "Прелестная Иосифовна, потому что вы
прямо дитя от Иосифа Прекрасного, [почему] гневаетесь на меня, свиную
образину?" <...>1
Тогда у Карамзиных вечером собирались те, что мы называем les jeunes
gens distingu'es (избранные молодые люди). <...> Что касается дам, всякий вечер
там были три графини Тизенгаузен, племянницы Палена, m-me Карамзина очень
сблизилась в Ревело с их матерью. Они были очень красивы, но у них были
слишком длинные ноги, и Жуковский сказал о них: "Они очень хороши, но жаль,
что нижний этаж вверх просится".
Жуковский просил меня познакомиться с Николаем Ивановичем
Тургеневым. <...> Я очень хорошо знаю и часто вижу его брата Александра, он
очень дружен с Жуковским. Однажды на вечере императрицы государь мне
сказал: "Вы часто видаете Тургенева, это враг нашей фамилии".
– - "В. в., неужели
вы думаете, что если бы я была в этом убеждена и если бы он когда-нибудь
осмелился сказать слово против вас, я бы его принимала? Это прекрасный, но
заурядный человек, он презабавный болтун. Однажды он говорил Жуковскому:
"Я искал Бога в природе, в храмах..." -- "И все ты врешь, -- сказал Жуковский, --
никогда и нигде ты его не искал".
– - "Да, -- сказал император, -- Жуковский
уговорился с ним ехать за границу, наставник моего сына едет с этим
либералом"". Я Жуковского предупредила, он пошел к императрице, которая
всегда улаживает его промахи, и тем дело кончилось. Он страдал сильным
геморроем и поехал в Швейцарию со своим другом, безруким Рейтерном,
который прекрасно пишет левой рукой акварели. Он ему выхлопотал пенсию2.
<...> я забыла тебе сказать то, что никому никогда не говорила: Жуковский хотел