Вагончик мой дальний
Шрифт:
Вот он кто, на самом-то деле: “ММ”!
Михаил Михайлович? Матвей Матвеич? Митрий Митриевич?
Он поймал наш взгляд, усмехнулся.
– То-то и оно! Наглотался ихого дерьма, вот и Глотов! Хозяйства – во, полный край, могу не только ваш вагон, эшелон купить. Да и предлагал им: отдайте, говорю мне детишек с лошадьми, шибко заплачу…
А ваши дармоеды ни в какую. Им жить охота… Да они с вас всегда навар снимут! На ящик водки заработают.
Так неожиданно мы узнали с Шабаном, на сколько нас штабисты
Мы как бы и не смотрели друг на друга, но система опознавательных знаков работала как надо. Мы по-прежнему решили отмалчиваться. Уж очень все казалось нереальным: многоречивый Глотыч, придуманные им истории…
Вот табачок-то был настоящий! И брань в адрес наших мучителей тоже.
О комиссарах мы не разобрали. Однако, когда он сравнил их с
Мешковым, стало ясней: такие же суки.
Но вот что нас с Шабаном удивило… Нет, не удивило, поразило. Даже оглушило. То, что произошло дальше. Мы сперва не поверили услышанному.
Глотыч сказал так:
– Хотите у меня остаться? – И после паузы: – Ну?
Первый наш безмолвный вопрос: “Что-о???”
Второй, тоже безмолвный: “Как это?”
Третий, четвертый…
Или он охренел, или мы с Шабаном спятили! Какая дурь не шибанет в башку среди ночи?!
Все это, видать, отразилось на наших недоуменных рыльцах. И он предполагал такую реакцию. Но повторил на выдохе, даже с хрипотцой:
– Остаться, говорю… Насовсем. В этой избе?
Теперь мы поняли, что не ослышались. Однако все равно было не разобрать, что он на самом деле задумал.
– Насовсем?
– Насовсем.
– Это как? – поинтересовался Шабан. Он первым догадался, что это означает.
– Жить будете… Работать.
– Работать? На вас?
– Зачем? На себя!
Было произнесено с досадой. Обиделся, значит.
Глотыч новую “козью ножку” свернул, закурил и к окошку подошел. Чего уж он там все время выглядывал, непонятно. Ночь на дворе – черней черного. Как сажа в трубе, из которой мы еще в Таловке чернила делали.
Стоя спиной, он спросил вдруг:
– А чего к вам этот… Ну посыльной-то ваш приходил?
– Какой… посыльной?
– Да какой-какой… Не видать в темноте, какой… Семь верст до небес, и все пехом. А в две стороны – уже четырнадцать! Пусть не хоронится энтот соловей, скажи… Накормлю за такой красивый свист!
Мы с Шабаном переглянулись. Ловит? На пушку берет? Иль, взаправду, слышал?
Глотыч шумно вздохнул, стал молча чадить цигаркой. Все-то он, лешак, знал… Заметил, походя, не глядя на нас:
– Вы если бежать надумали, то бегите… Не держу. В бане, что ли, все время держать?! Но подкормитесь для начала. На огороде уже поспевает. А вот при доме останетесь… – Он пристально поглядел мне и
Шабану в глаза. – Все ваше будет. – Повел рукой, зацепив цигаркой за что-то, искры посыпались
А у комиссаров, у тех отработал – и в перегной… Я их систему давно понял. Сперва, как они в книжках пишут: город-сад… Город-сад… А в том саду сплошь кресты растут!
Глотыч снова заглянул мне и Шабану в лицо, чтобы убедиться, что дошло. Махнул рукой:
– А тепереча топайте на сеновал! С утра делов много.
16
Костик объявился следующей ночью. Сперва разливался соловьем у дверей бани, пока не сообразил, что нас там нет. Потом запел у ворот: во двор заходить побоялся.
Глотыч первым и услышал, разбудил нас с Шабаном:
– Соловей прилетел, принимайте!
Шабан помотал головой и уснул. А я вышел во двор, снял щеколду, но
Костю не обнаружил. Завернул за угол, а он тут как тут. Кусок коряжки светящейся держит, чтобы его лучше найти.
– Привет, – шепчет. – Вас что, с Шабаном прям в дом пустили?
– Пустили, – говорю. А сам стараюсь поближе его лицо разглядеть. Уж очень не понравилось, что он разговор с дома начал.
– Небось, кормежка нашлась?
– Да не тяни ты! – Я чуть не закричал. – Кормежка… Кормежка! Ты говори, что случилось… Вагончик на месте?
– Вагончик на месте.
– С Зоей?
– Нет. Не с Зоей.
– С кем тогда?
– С Шурочкой.
– Говори! Говори!
– Давай присядем, – предложил вдруг он.
Мы присели прямо на траву у стены дома. По тому, как он себя вел, я уже догадывался, что он скажет. Я не торопил его. Чем дольше не знать, тем лучше.
– Вот как бывает, – произнес он негромко и вздохнул. – Померла, значит, наша Шурочка.
– Померла? Сама?
– Померла, – повторил Костик.
Далее из не очень связного рассказа дружка удалось выяснить, что у штабистов с Зоей вышел конфликт: не пошла она к ним на ночь, не захотела. Они тут же силой забрали Шурочку. А утром та вернулась в вагончик, кто видел, говорят, была не в себе. Никого не узнавала и сестру не узнавала, которая прождала ее всю ночь. А в следующую ночь выждала, когда Зоя заснет, и удавилась.
Мы с Костиком больше ни о чем не говорили. Тут не говорить, тут надо гранату хватать и к черту всех разнести. Ох, как я пожалел, что не заметил тогда наган у майора на столе!..
Когда опомнился, спросил:
– Зойка там?
– Нет, – ответил Костик и вздохнул. – Она здесь. Разве можно там оставлять?
– Так что же ты!.. – Я крикнул, и сам испугался своего крика. Но, правда, сколько сидим, а она оказывается здесь, рядом…
– Где, где она?
– В кустах, – сказал Костик. – И не кричи, деревню разбудишь. Сейчас приведу.