Вахтанговец. Николай Гриценко
Шрифт:
ВАХТАНГОВЕЦ
Николай Гриценко
:Женщина за зеленой дверью». Мансур - Василий Лановой, Дашдамиров - Николай Гриценко
58
Николай Гриценко
Говоря о разных ролях, наблюдая, как он играл Федю Протасова
в «Живом трупе», я не понимал, как такой блестящий характерный актер
нашел столько красок для трагической роли. Это же я увидел в фильме
«Анна Каренина», где играл вместе с ним.
Он был жутко смешлив, заводился от любого пустяка на сцене, поды
грывал оговоркам. Однажды ему наступили во время репетиции на ногу,
так он стал говорить, что его не уважают, к нему нарочно плохо относят
ся. Конечно, его «серьезность» вызывала дикий хохот. Рубен Николаевич
в таких случаях говорил: «Перерыв. Николай Олимпиевич, попейте чайку,
остыньте». Гриценко «остывал» и мы продолжали репетицию.
Он был легкий человек, хотя и чувствовалась какая-то внутренняя
обособленность.
Увлекаться он мог многим и так истово, как ребенок. Мы тогда ежегодно
на три отпускных зимних дня ездили в Рузу почти всем актерским составом.
А на отдыхе человек раскрывается особенно как-то. Мы играли с другими
театрами в хоккей, а он просил положить его в ворота, так как играть не умел,
но хотел приносить команде пользу. Именно в Рузе он стал «моржевать» - ку
паться в проруби. Зрелище это было красочное, обставленное актерски - он
бежал к реке, крича нам, что бежит в «вытрезвитель», потом кидался в про
рубь, а мы, дрожа от холода на берегу, взирали на это. Он был счастлив, что
веселит нас, что это очередной спектакль, только для своих.
У него был чудесный музыкальный слух и замечательный тенор - родил
ся он, как и я, на Украине, и мы часто пели с ним на два голоса.
А вот, когда оставался один, было сразу видно, как он одинок.
Думаю, он был счастлив только тогда, когда был на сцене, нужным
и любимым АРТИСТОМ.
Василий Лановой
59
Как
он был в жизни - этот Гриценко? Что являлось определяющим в его ха
рактере, поведении?
И приходит на ум, пожалуй, самое точное - странный он был. Да, очень
странный, или скорее - отстраненный. Даже в имени было нечто необыч
ное, древнее, нездешнее, олимпийское - Олимпиевич.
Его глаза, огромные, зеленые, прозрачные, слегка прищуренные, всег
да были обращены поверх собеседника, мимо или внутрь себя. Он суще
ствовал как будто в каком-то своем пространстве и с трудом, с усилием
входил в мир реальности, отвечал рассеянно, через паузу. Создавалось
впечатление, что вопрос, заданный ему, даже самый простой, отрывает
его от какого-то важного размышления, что он вот-вот нашел бы ответ
на мучающий вопрос, если бы его сейчас не отвлекли.
И по телефону он разговаривал тоже странно, долго пристраиваясь, -
телефон ведь был реальный, к нему надо было как-то подступиться.
И вот он присаживался на стул в размышлении: с чего начать? Номер
телефона он, разумеется, наизусть не знал, поэтому надо найти запис
ную книжку. Так, ну где она? В каком кармане? Поиск был довольно дол
гим, иногда возникала остановка. Может быть, он ее не взял, забыл дома
или в гримерке? Нет, нашел. Вот она! Прекрасно. Этот этап преодолен.
Но теперь надо набрать номер. Нет, сначала надо его найти. А! Ну те
перь ясно, что без очков это не получится. Начинался поиск очков. И так
он сидел в муках, размышляя о последовательности всех действий, что
бы, вооружившись очками, найти нужный номер, снять трубку, а потом,
сверяя цифры в книжке с цифрами на телефонном диске (перед набором
каждой цифры он смотрел в книжку, а потом на диск), в конце концов
набрать нужный номер.
Да, со стороны это выглядело странно. Но к этому все привыкли и не об
ращали внимания. А все это происходило от того, что реальный мир был
ему обременителен, он его тяготил и мучил.
Часто можно было видеть, как он сидел, неподвижно устремив глаза
в никуда, и только пальцы одной руки водили по пальцам другой, выдавая
внутреннее напряжение.
На первой читке пьесы та же длинная процедура. Долго усаживался, при
меряясь, на какой стул сесть. И опять эта пытка - с чего начать? Как опре
делить последовательность? Где текст роли? Где очки? Да и платок нужен,
чтобы их протереть…
60