Вакцина смерти
Шрифт:
– Кто еще в курсе? – спросила я.
– Здесь – никто.
– И Лицкявичус?
– Даже он.
– Но, погоди, как такое возможно – не знать о ребенке собственного приятеля?
– Рыжов мне не родной отец, – тихо ответил Александр, не глядя на меня. – Я стал его сыном в восемь лет, и он решил не менять мою фамилию, предпочтя не афишировать наше родство. Потом, когда я избрал ту же профессию, это всегда играло нам на руку: по крайней мере никто не обвинял его в том, что он продвигает собственного отпрыска!
– Ты – вундеркинд, кто стал бы выдвигать подобные обвинения?!
– Люди разные бывают…
Ну и дела! На этом фоне мои собственные неприятности стали казаться менее значительными. Неожиданная откровенность Шурика
– Теперь тебе придется убить меня? – спросила я полушутя-полусерьезно.
– Чего?
– Ну, я узнала твой самый страшный секрет…
– В вашем случае все гораздо проще: можно пустить все на самотек, и даже руки марать не придется… Простите, неудачная шутка, да?
– Знаешь, а ведь Рыжов… в смысле твой отец не производил на меня впечатления человека, способного взять ребенка из детского дома!
– Он и не планировал – так вышло.
– Что значит – «так вышло»? Такие решения принимаются самим человеком, а не спускаются свыше!
– В нашем случае, полагаю, было именно так.
Шурик замолчал, но, видя, что я жду продолжения, вновь заговорил:
– Все из-за бабы Маруси… Его матери. Она работала нянечкой в нашем детском доме и, как бы это поточнее выразиться, принимала участие в моей судьбе. Она не могла сделать многого, но никто никогда не делал для меня ничего. Баба Маруся подкармливала меня, как могла, ведь я был очень худым, потому что быстро рос, а еда в детском доме… Она разговаривала со мной – единственная из взрослых, кто по-настоящему обращал на меня внимание. То есть воспитатели и учителя, конечно, тоже говорили с нами, но это в основном были «душеспасительные» беседы о плохом поведении, о неудовлетворительной учебе и о том, как им с нами всеми тяжело. Баба Маруся спрашивала, чего хочу я. Там мы все были обезличены, как будто не каждый ребенок в отдельности, а некое сообщество детей, объединенных единой проблемой – отсутствием родителей и настоящего дома. Нам не полагалось иметь собственное мнение – у нас вообще не было ничего своего.
– К вам плохо относились? – спросила я, тронутая словами Шурика. Я считала парня высокомерным и бездушным только потому, что он время от времени бросал желчные реплики. Теперь выясняется, что у него имелись причины вести себя определенным образом, и мне стало его жалко. Я представила себе Дэна – как сложилась бы его судьба, если бы меня и мамы не оказалось рядом. Мой сын рос в атмосфере любви, а вот Саше Карелину не повезло. У него имелись все предпосылки вырасти жестоким отморозком или по меньшей мере никчемным человеком, и все же он стал врачом и ученым, который, как бы высокопарно это ни звучало, делает мир лучше. Многие усмотрели бы в таком исходе исключительно заслугу Рыжова, но я уверена, что генетическая предрасположенность играет огромную роль, как и воля самого человека. Воспитание важно, но разве мало известно благополучных семей, из которых выходили отвратительнейшие типы, когда-то – счастливые и обласканные дети?
– Нет, я бы так не сказал, – ответил Александр на мой вопрос. – К нам относились… терпимо. Не били, не истязали, но ни у одного из нас не было будущего, понимаете? Задача государства в отношении таких детей заключается в том, чтобы дорастить их до определенного возраста и избавиться, выбросив в жизнь, к которой они совершенно не подготовлены. Я знал, что придется пойти в ремесленное училище и стать маляром-штукатуром или плиточником – ни на что большее я рассчитывать просто не имел права. Никого не интересовало, лежит ли у меня к этому душа: я являлся обузой для общества, как и любой брошенный ребенок, вынужденный жить за счет государства. Баба Маруся всегда говорила, что я смогу стать тем, кем захочу. Она первая сказала, что я умный, и я ей поверил. Она была не шибко грамотной, но именно благодаря ей я понял, что должен бороться за свою жизнь, за то, какой она будет…
– Что
– Она умерла. От инфаркта.
– Мне так жаль…
– Ничего не поделаешь – ей было за восемьдесят! А потом оказалось, что баба Маруся – мать Рыжова. Не представляю, как он узнал о моем существовании – я ведь понятия не имел, что у нее есть сын…
– Почему он решил тебя забрать?
– У него с матерью были не самые лучшие отношения – это я уже после узнал. Они почти не общались. Может, чувство вины сыграло роль? Отец считал себя виноватым в том, что баба Маруся умерла в одиночестве, а я, по-видимому, был единственным, что связывало ее с ним.
– И как ты воспринял возможность усыновления?
– Естественно, я радовался возможности свалить из Дома, но не представлял, как уживусь с этим странным чужим человеком.
– Он и тогда выпивал?
– Выпивал? Да отец порой не просыхал неделями, но органы опеки, к счастью, это не слишком беспокоило. Когда они приходили, он всегда находился в форме – думаю, это давалось ему нелегко. До того, как я к нему переехал, отец жил, как хотел, по принципу: nihil habeo, nihil curo [11] . Я вмешался в устоявшийся порядок вещей и поначалу здорово его раздражал. Но потом, как-то само собой, все изменилось.
11
Ничего не имею – ни о чем не забочусь.
– Ты очень его любишь, да? – задала я, наверное, глупый вопрос, коснувшись руки молодого человека.
– Он научил меня всему, что я знаю, понимаете? Verbum movet, exemplum trahit [12] , и его примеру я обязан тем, кем стал.
– Не сбрасывай со счетов и свой собственный характер, – возразила я. – Большинство детдомовских детей, к несчастью, и в самом деле мало чего добиваются в жизни, но есть и те, кого не устраивает жалкое существование – ducunt volentem fata, nolentem trahunt! [13]
12
Слово волнует, пример увлекает.
13
Желающего идти судьба ведет, нежелающего – влачит.
Сама того не ожидая, я поняла, что начинаю играть с Карелиным в ту же игру, к которой приучил его Рыжов. Что ж, латынь – неплохая зарядка для ума, и умение находить подходящий афоризм в любых обстоятельствах чем-то сродни разгадыванию кроссвордов.
– Знаете, – сказал Александр, качая головой, – может, отец и не идеален, но он сделал для меня то…
Шурик не закончил, но этого и не требовалось: я и так видела, как сильно он переживает, и радовалась этому: если парень способен на глубокие чувства, значит, Рыжов старался не зря.
– Давай надеяться, что мы оба выкарабкаемся, ладно? – сказала я, улыбнувшись, хотя и не чувствовала особой надежды. – И я, и твой отец будем в порядке, да? И именно ты сделаешь для этого все возможное.
– И невозможное – тоже, – уверенно ответил Александр, глядя мне прямо в глаза. – Orа et labora [14] .
Воистину, invia est in medicina via sine lingua latina [15] . Этому, как и многому другому, также научил Шурика его приемный отец.
14
Молись и трудись.
15
Непроходим в медицине путь без латинского языка.