Вакханка
Шрифт:
Невтерпёж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?
В огород бы тебя на чучело,
Пугать ворон.
До печёнок меня замучила
Со всех сторон.
Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
Пей, выдра, пей.
Мне бы лучше вон ту, сисястую, -
Она глупей…”
Столько экспрессии и эмоций, сколько он вложил в исполнение этого шедевра, было сложно ожидать от щуплого и неуверенного в себе очкастого парня, который даже к концу ВУЗа не стал выглядеть
– Милана, – отвлёк меня от раздумий профессор. Он уже вытащил из мешка остов палатки и начал устанавливать его, ловко расправляя ткань и натягивая веревки. – Как вам наши посиделки?
– Очень нравится, спасибо, – улыбнулась я.
– Знаете, я ведь уже много лет этим занимаюсь, и ни разу в жизни не пожалел, – поделился он.
Задумчиво улыбнулась.
– Надеюсь, и я не пожалею.
Фёдор тем временем закончил своё исполнение:
“...Я средь женщин тебя не первую...
Немало вас,
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.
Чем вольнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.
К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости... прости…”
Ещё раз удивилась таинственному превращению замшелого ботаника в золотоголосого барда, поющего о любовных терзаниях, когда услышала:
– Так вы серьёзно решили связать свою судьбу с археологией? – спросил профессор с живым интересом.
Мне импонировало его внимание. Было приятно, что и я наконец-то перестала быть “пятой кошачьей лапой”.
– Думаю, да, – ответила я. Хотя, на самом деле не была уверена. Но в данный момент мне хотелось, чтобы профессор считал меня своей коллегой. Чтобы навсегда перестал видеть перед собой взбалмошную дурочку типа моих сестёр.
– Похвально! – улыбнулся он. – Это очень интересная профессия.
Мужчина закончил работу и вдруг сел прямо напротив входа в палатку, молчаливо приглашая меня садиться рядом и поболтать. Конечно же, я не стала перечить. Как оказалось, Валерий Павлович мог рассказать много интересного, когда пребывал в благодушном настроении.
– А вы знаете, что огромный мраморный лев, что сейчас возвышается на правом, западном берегу реки Стримон — прямо напротив древнего города, вполне мог венчать нашу гробницу.
– Амфипольский лев, что в нескольких километрах отсюда? – удивилась я.
– Да, Милана, – кивнул он. – Это вполне мог быть кенотаф одного из полководцев Александра Македонского, восстановленный американскими и французскими археологами в 1937 году. Правда тогда это исключает возможность того, что наша гробница принадлежит Александру Великому. Но все же.
– В Амфиполи уже обнаружено не первое захоронение, пожала плечами я. – Возможно, лев принадлежит какой-то из них.
Профессор улыбнулся, тряхнув тёмными волосами
– А вы – оптимистка! – мягко хлопнул по плечу. – Я рад, что вы и впрямь интересуетесь этим делом, многое знаете. Из вас получится отличный археолог! Но, спорим, я обладаю секретной информацией, с которой не знакомы даже вы?
Мужчина хитро и очень заразительно улыбнулся.
– Как же я могу с этим спорить, – неловко проговорила я. – Вы же знаете гораздо больше меня.
– О! Поверьте, этой тайной вообще владеют лишь единицы.
– Я внимательно слушаю, – улыбнулась, готовая приобщиться к сокровенному. Но профессор неожиданно спросил:
– Вы смотрели “Зену – королеву воинов”?
– Что? Да… когда-то давно, – промямлила я, не понимая, к чему он клонит. Этот сериал был ужасно-махровой древностью. И только воспоминания о невероятно сексапильном актёре, сыгравшем бога войны, все ещё не позволяли стереться фильму из моей памяти.
– Никому не говорите, но Зена, дай Бог здоровья сценаристу, который её выдумал, – заговорщически понизил голос Валерий Павлович, – была родом из Амфиполи…
Я глупо хлопала глазами, пытаясь переварить эту в высшей степени бесполезную информацию, пока, наконец, меня не разобрал смех.
– Похоже, вы меня подловили, – сказала я, успокоившись.
Губы профессора довольно растянулись. Обстановка вокруг нас стала наконец абсолютно расслабленной и умиротворяющей.
– Милана, – вдруг сказал он, – вы не могли бы разложить в этой палатке две “пенки” и спальники для нас с Владимиром Семёновичем. А я пока схожу, проверю его. Похоже, наш коллега выпил сегодня лишнего. Нужно куда-то уложить его бренное тело.
Я пожала плечами, но согласно кивнула. И, пока профессор удалялся в сторону костра, взяла связку вещей и залезла в палатку. Пока развязывала узлы и расправляла коврики, со стороны входа послышались шуршание и голос вернувшегося Логвинова:
– Милана, это я. Владимир Семенович, оказывается, уже спит.
Я подвинулась, пропуская мужчину внутрь.
– Не желаете вина? – протянул он мне пластиковый стаканчик. – Спасибо, что помогли.
Я не успела ничего ответить, как он вложил мне в руки напиток и продолжил разговор:
– Ваш Фёдор, оказывается, знатный певец! Кто бы мог подумать.
Я ухмыльнулась, отпивая терпкую кисловатую жидкость.
– Это точно.
– Есенину было двадцать семь лет, когда он написал эти строки, – размышлял Валерий Павлович, – Фёдору, я думаю, не больше двадцати двух.
Кивнула, с любопытством ожидая, к чему же он клонит. А мысленно опять поразилась знаниям профессора в области, столь далёкой от археологии.
– Но, почему-то мне кажется, что эту песню ему и через пять лет будет рано исполнять, – с тонкой улыбкой закончил мужчина.